Вечное скольжение
Шрифт:
— Богохульство! Крест сей — подарок Господа, коим он выделил меня меж человеков!
Путник закивал согласно.
— Разумеется. Тебе Бог дал крест, мне — другое.
Кожевник Мирон отобрал у него ремень, осмотрел внимательно, попробовал на зуб. Признался:
— Не могу определить, что за кожа. Прошит мелко и ровно, не знаю, как сделано. И пряжка некованая, не из бронзы. Что за металл?
Он протянул было преподобному, но тот оттолкнул его руку, ремень упал на землю.
— Рядом с вашим селением находится артефакт, поэтому я надеялся задержаться здесь подольше, —
Он наклонился за ремнём, но преподобный вдруг наступил на тот. Прошипел:
— Ты никуда не уйдёшь! Больше не будешь разносить по миру ложь и ересь! За богохульство и бесолюбство тебя повесят на твоём же мерзком ремешке! Болеслав, Мирон, на столб его!
Теснившаяся вокруг общего дома толпа замерла, притихла, а когда Товт схватил человечка за плечи и кожевник поднял ремень, загудела настороженно, удивлённо. Преподобный явно превысил полномочия, да и блистающий в солнечных лучах крест на его груди вызывал теперь брожение в умах, вопросы, предложенный ответ на которые — в виде висельницы — мало кого устраивал. Но выдвинутое обвинение было слишком серьёзным, чтобы протестовать в открытую.
Впрочем, одного человека это не остановило. Власта протолкалась в середину круга. Стала лицом к лицу с Феодосием, рука на пистолете, торчащем из кобуры.
— Преподобный, разве тебя жители Ровного выбрали защищать закон и порядок? Твоё дело — говорить с Богом, а не вешать! — Она хмуро взглянула на Ореста. — Шериф, ты почему молчишь?
Орест, до этого стоявший по правую руку от преподобного, шагнул вперёд, стал рядом с помощницей. Обвёл взглядом толпу, заговорил:
— В самом деле, с каких это пор в Ровном вешают людей без суда?
Преподобный презрительно скривился.
— Хорошо, пусть будет суд. Я обвиняю этого еретика в богохульстве и бесолюбстве!
Орест невозмутимо взглянул на него, обратился к толпе:
— Уважаемые сограждане, кто-то слышал, как человек этот хулит Господа нашего, обзывает нехорошими словами? Кто-то видел, как он с врагом рода человеческого якшается?
— Так он сам признался, — пробормотал кожевник. — Ремень, опять же…
— В чём признался? Человек этот пришёл невесть из каких мест. Откуда мы знаем, может, там Господь за молитвы усердные не крестами золотыми одаривает, а ремнями кожаными?
В толпе засмеялись, нервное напряжение покидало людей.
— Если свидетелей преступлений этого человека нет, то и судить его не за что, — подвёл итог Орест. Отобрал у кожевника ремень, сунул Путнику. — Подпояшись! Не ровён час, штаны упадут, придётся выпороть тебя за оскорбление приличия.
Посмотрел на Товта, посоветовал:
— Ты чего рубаху ему держишь? Рубаха не свалится. Штаны придержи.
Толпа развеселилась, — суровая и вряд ли справедливая расправа обернулась потехой. Хмурился только преподобный, но возражений не находил, особенно после упоминания о кресте. Орест прекрасно понимал, что замешательство это временное. Дело следовало довести до конца.
— И ещё по одной причине мы не станем судить этого человека, — заговорил он
Толпа притихла. Подобного оборота сельчане не ожидали, решив, что для безобидного бродяги всё закончится насмешками и подтруниванием.
— Шериф, повремени хоть до завтра! — нерешительно попросили из толпы. — Пусть человек соберётся без спешки, дорога неблизкая.
— Немедленно! — повторил Орест. Указал обвиняемому на дверь дома: — Быстро собирай мешок и марш отсюда!
Перевёл взгляд на помощницу.
— Возьми мою лошадь, еды на дорогу и отвези его в Луговое. Пусть там с ним разбираются!
Власта не спорила, поняла причину столь поспешного изгнания. Понял ли Путник? Если и нет, то возражать не посмел.
Орест вновь оглядел собравшихся людей. Предложил громко:
— Расходитесь, представление окончено. Солнце уже высоко, а работа стоит. — Повернулся к Феодосию: — Если у преподобного нет возражений.
Феодосий смерил его взглядом, скривил губы. Развернулся, пошёл прочь. Следом и другие стали расходиться. Когда подъехала Власта, возле мужского дома стояли лишь Орест да Путник с тощей котомкой за спиной.
Власта вернулась два дня спустя. Доложила коротко:
— Довезла до Лугового, там заночевали. Он собирался идти дальше на запад.
Опасался ли Орест, что кто-то из сельчан попытается воспрепятствовать исполнению закона? И да и нет. По собственному почину на такое никто бы не решился. Но Феодосий, явившийся в Ровном два года назад и объявивший себя слугой и посланником Господа, чем дальше, тем больше набирал власти над мозгами людей. Поэтому, отправив помощницу, Орест затем полдня не упускал из виду Товта, кожевника и других наиболее рьяных прихожан.
Орест Неймет жил в посёлке неполных три года. Много это или мало? В прошлом своём явлении он не продержался так долго, но сейчас в Ровном ещё жили несколько человек из тех, кто встречал его здесь. Единого срока нет, когда Господь повелит, тогда и соскользнёшь.
Власта Рендеш явилась недели через две после него, и как-то так вышло, что они быстро нашли общий язык. А когда на поселковом сходе Ореста выбрали шерифом на место соскользнувшего, назначил её своим помощником. И все эти годы они жили и работали дружно, рука об руку и душа в душу. Иногда Оресту казалось, что знакомы они гораздо дольше. Понимал: вероятность дважды встретить одного и того же человека среди сонма людей, населяющих мир, ничтожна. Но кто знает? Не вспомнишь ведь. В прошлом явлении Орест был китобоем, жил на берегу холодного северного моря. От предыдущих оставались только смутные противоречивые образы, как у всех. Возможно, он прежде уже бывал шерифом? Очень уж ловко получалось обращаться с оружием, хоть с огнестрельным, хоть с холодным. Память тела, навыки и умения держатся куда крепче, чем знания в мозгах.