Вечное
Шрифт:
Глава одиннадцатая
Альдо на другом конце города пробирался по холодным катакомбам. Он добрался до cubiculo — небольшого помещения, в котором располагался семейный склеп. Там, на полу, расставив перед собой зажженные свечи, несколько бутылок кьянти и буханок деревенского хлеба, сидели его товарищи — антифашисты. В гробнице собрались мужчины всех возрастов, лица у всех были одинаково напряженные. Каждый знал, что, придя сюда, смертельно рискует, поэтому из соображений безопасности они не раскрывали своих имен даже друг другу, а использовали nomi di battaglia —
Альдо прозвали синьор Силенцио [50] , а их самопровозглашенный предводитель именовался Уно [51] . Имя себе он придумал тоже сам. Альдо о нем ничего не знал, но, судя по его манере держаться и разговаривать, это был интеллигентный человек знатного происхождения, высокий и худощавый, с задумчивыми карими глазами за очками в роговой оправе, с острым носом на гладком лице, с высокими скулами и тонкими губами. На итальянском он говорил без акцента, хотя иногда Альдо казалось, что в речи Уно пробивается миланский говор, — он слышал подобный в баре у заезжих посетителей из Милана. Из-за этого Альдо казалось, что он ниже Уно по положению, ведь снобы часто указывали, что Рим всего лишь средиземноморский город, а Милан — уже европейский.
50
Silenzio (итал.) — тишина.
51
Uno (итал.) — первый.
— Ciao, синьор Силенцио. — Уно вскочил и пожал руку Альдо. Остальные присоединились к нему, приветствуя новоприбывшего.
— Держите, синьор Силенцио. — Жена Уно, которую все называли Сильвией, улыбнулась и протянула ему бутылку вина. Она была единственной женщиной в их антифашистской ячейке, и Альдо в ее присутствии чувствовал себя не в своей тарелке, как и рядом с большинством женщин, тем более что она была красива. Сильвия была в приталенном фиолетовом платье, а ярко-голубые глаза и прямые светлые волосы выдавали уроженку Северной Италии. Альдо догадывался, что она тоже из Милана, но Сильвия почти ничего не говорила, все разговоры вел Уно.
— Grazie. — Альдо уселся на холодный твердый пол склепа.
Уно остался стоять, лицо его едва озарял свет свечи, длинная тень падала на стену.
— Наконец-то все здесь. Начну с того, что это собрание для нас самое важное. Всем вам хорошо известно, что до сих пор мы вели мелкую подрывную деятельность против режима: печатали и распространяли листовки, чтобы привлечь других на нашу сторону, портили машины, припасы и другое оборудование. Однако я все же считаю, что это лишь вандализм и детские проказы, которые ни на что не влияют. У меня есть новые идеи. Сегодня я хочу ими поделиться.
— Да это были детские шалости! — выкрикнул Горлопан, а Пучеглазый и Царь многозначительно переглянулись и кивнули. Альдо был не совсем согласен с Уно, ведь он распространял листовки, и даже это его пугало. Альдо могли сцапать, а если бы его арестовали, отец бы его прикончил.
Уно помедлил.
— Друзья, необходимо усилить сопротивление. Мы готовы удвоить усилия. Пора сделать следующий шаг, благодаря которому
Мужчины с мрачным видом подались вперед; Альдо видел, что они захвачены опасным течением, которое давно уже его тревожило. Он был последним, кто вступил в ячейку; его завербовал Кривозуб, когда они случайно столкнулись на улице, но теперь Альдо начал понимать, что Уно и многие другие настроены куда воинственнее его. Альдо отхлебнул кьянти, надеясь, что вино уймет тревогу.
Уно расправил плечи.
— Итак, я предлагаю удвоить усилия. Нам известно, что в Fascio — местном отделении фашистской партии — руководит команданте Спада. У меня есть основания полагать, что он решил отойти от дел, и поговаривают о прощальном приеме в его честь. Предположительно, чествование пройдет в ресторане «Белла Донна» за углом от их штаб-квартиры в Палаццо Браски.
Всех охватило волнение, а Горлопан закричал, перебивая остальных:
— А ты все это откуда знаешь, Уно? Это хоть правда?
— Да, — ответил Уно и нахмурился. — Я не могу разглашать, откуда у меня информация, ради вашей же безопасности. Как я уже говорил, вся верхушка партии будет на приеме по случаю выхода Спады в отставку. Нам выпадет шанс, и мы непременно должны им воспользоваться. Предлагаю напасть на ресторан и уничтожить их всех разом.
— Браво! — завопил Горлопан, и остальные тоже разразились криками, дружно сбрасывая напряжение, как паровой клапан.
Альдо к ним не присоединился, от страха у него скрутило живот. Операция «Первый удар» требовала убийства — это было яснее ясного. Убийство есть смертный грех. Альдо прежде никогда не имел дела с насилием. Он и не хотел. Да и не знал, способен ли на это вообще. Альдо снова хлебнул вина, но оно не помогло.
Уно утихомирил товарищей, лицо его помрачнело.
— Знаю, вам кажется, это произойдет еще очень нескоро, однако для подготовки операции требуется время. Нас сейчас двадцать один, а позже, надеюсь, появятся и новые члены. Для реализации плана — более чем достаточно. Все подробности я раскрою позже, в нужный момент. Мы распределим задачи, будем тренироваться с оружием и отрепетируем все до мелочей. Сделаем все возможное, чтобы добиться своего и чтобы при этом никто из наших не пострадал. Наша цель — победить, но не потерять ни единого человека. Согласны, бойцы?
— Согласны! — снова заорал Горлопан, и все, кроме Альдо, подхватили крик.
Уно с улыбкой кивнул:
— Сердце радуется, когда вы так говорите. Я не осуждаю тех, кто не хочет идти вперед. Мы, в отличие от наших врагов, приветствуем разные мнения. Итак, есть ли среди вас несогласные? Если да, то, пожалуйста, заявите об этом, и мы все трезво обсудим.
— Мы все согласны! — прогремел Горлопан, остальные поддержали его криками, вскинув кулаки, отчего воздух так сильно всколыхнулся, что огоньки свечей затрепетали.
Уно воздел палец.
— Великолепно, но я хочу, чтобы высказался каждый. Очень важно мыслить единогласно, ведь сегодня мы заключаем тайное соглашение. Что скажешь, Горлопан?
— Да! Я ответил «да»!
— Хорошо. Пучеглазый? — Уно повернулся к нему, тот ответил «да», и их предводитель обошел всех по кругу, задавая вопрос каждому лично, и все выражали готовность действовать.
Чем ближе подходила очередь Альдо, тем больше он нервничал. Убийство противоречило всему, чему его учили, он боялся за свою вечную душу. Он был служкой в церкви, а его брат Эмедио — священником. Альдо всем сердцем верил в Господа и каждое утро вместе с матерью ходил к мессе. Он даже представить не мог, что ему придется убить человека.