Вечное

Скоттолайн Лайза

Снова открылась дверь, и наконец вошла Роза под руку с высоким рыжеволосым мужчиной с ярко-голубыми глазами, приятной улыбкой и веснушками. Он надел темный костюм английского кроя, а Роза, похоже, пребывала в чудесном настроении. Она принарядилась в черное платье, которое берегла для особых случаев.

— Мама, папа, — сказала она, — извините нас за опоздание! Познакомьтесь с Дэвидом Джейкобсом. Он только что приступил к работе в посольстве.

— Добро пожаловать в наш дом, Дэвид. — Массимо поднялся и пожал молодому человеку руку.

— Спасибо за приглашение, синьор Симоне. — Дэвид повернулся к матери Сандро и обходительно приветствовал ее кивком. — Спасибо, dottoressa Симоне.

— Добро пожаловать.

Садитесь, пожалуйста. Давайте, я вам что-нибудь положу? Еда остывает. — Джемма укоризненно посмотрела на Розу, но та, не обратив на мать внимания, выдвинула стул для Дэвида. Сандро счел парня Розы любезным, хоть его итальянский звучал несколько шаблонно, однако это было вполне простительно. Они заняли свои места, и Роза подмигнула брату. Тот радовался, что у нее снова горят глаза, и немного раскаивался, потому что так и не набрался смелости подарить что-нибудь Элизабетте, растеряв весь пыл, который вскружил ему голову после поцелуя у реки.

Отец произнес молитву и поднял бокал вина.

— Сегодня особенный вечер, Роза. Не только потому, что у нас гость. Есть новости: меня избрали в Совет. Выпьем же за процветание Италии во главе со мной и Муссолини!

— Браво, папа, — засмеялась Роза.

— Ну ничего себе, — брякнул Дэвид.

Массимо недоуменно моргнул, а Роза наградила своего спутника предупреждающим взглядом. Повисла тишина, все неловко потягивали вино. Джемма начала подкладывать гостям угощение, а Дэвид повернулся к отцу Сандро:

— Простите синьор Симоне. Я не то хотел сказать. Я просто удивлен, что еврей может быть столь пламенным фашистом.

— Извинения приняты, но в них не было необходимости, — улыбнулся Массимо. — А что же до вашего замечания, многие из евреев — гордые фашисты. Согласно статистике, евреи вступают в партию в той же пропорции, что и гои.

Дэвид поджал губы.

— Я удивился, поскольку Адольф Гитлер — явный антисемит. Разве вас это не смущает?

— Да, но национал-социализм к нам никакого отношения не имеет. Мы итальянские фашисты, среди нас нет антисемитов. Дуче пришел к власти задолго до того, как Гитлер появился на политической арене, а не наоборот. Это Гитлер подражает Муссолини.

— И все же Гитлер — канцлер Германии.

Роза поерзала на стуле, и Сандро задумался: может, она пытается пнуть Дэвида под столом, как поступала с братом, когда он был маленьким.

Массимо кашлянул.

— Это неважно. Германия — это Германия, а Италия — это Италия. Мы победили немцев в Великой войне [37] . Я сам служил в армии, в Двадцать девятом Пьемонтском пехотном полку, в нашей партии множество евреев-ветеранов. Нам требовался сильный лидер, и при Муссолини экономика страны шагнула вперед. Он упростил наше запутанное налоговое законодательство, моя практика стала обширна, как никогда прежде. Теперь я представляю множество мелких предпринимателей, и у всех моих клиентов дела идут как по маслу. — Массимо многозначительно взмахнул вилкой. — Один видный еврейский банкир, Этторе Овацца [38] , призывает все больше евреев вступать в ряды фашистской партии. Возможно, теперь, став советником, я поеду в Турин, чтобы с ним встретиться.

37

Общепринятое на Западе название Первой мировой войны.

38

Этторе Овацца — итальянский еврейский банкир. Близкий друг Бенито Муссолини и один из первых спонсоров итальянского фашизма, который поддерживал до принятия итальянских расовых законов 1938 года.

— Правда, Массимо? — вмешалась Джемма. — Когда?

Дэвид нахмурился:

— Синьор Симоне, вопрос не в том, как вы воспринимаете себя, а в том, как вас воспринимают другие.

Роза снова поерзала на стуле,

и на этот раз Сандро заметил, что Дэвид вздрогнул.

Массимо склонил голову набок.

— Скажу вам так: наши соотечественники-итальянцы воспринимают нас как итальянских евреев, коими мы и являемся. Семья Симоне — одна из старейших в Риме, наши предки приехали сюда не только до Христа, но и до того, как был разрушен Храм. — Он облокотился на стол. — Евреи здесь полностью влились в общество, о том же говорит и доля смешанных браков — их почти пятьдесят процентов. Бывший премьер-министр Луиджи Луццатти был евреем, как и бывший мэр Рима Эрнесто Натан. Я могу бесконечно перечислять выдающихся еврейских граждан и предводителей.

Сандро уже слышал эту речь. Его отец подсчитывал добившихся успеха евреев, будто очки спортивной команды, за которую болел.

— Соглашусь с мужем, — поддержала его Джемма.

— Спасибо, дорогая. — Массимо довольно улыбнулся. — Редкая удача!

Все засмеялись, обстановка разрядилась, а Джемма пригубила вино.

— В больнице мне не доводилось испытывать на себе неприязнь, Дэвид, хотя наша больница относится к католической церкви. То же самое и с моими коллегами.

— К тому же Муссолини не антисемит, — добавил Массимо. — У него есть любовница-еврейка.

— Массимо, пожалуйста. — Джемма покосилась на Сандро, который уже знал, кто такая любовница, но отец не остановился.

— Он живет с ней и ее дочерью. Овацца говорил, что он лично знаком с Муссолини, это потрясающе, верно?

Джемма закатила глаза:

— Ты все равно не поедешь в Турин. У тебя нет на это времени.

Дэвид согласно кивнул:

— Хорошо, скажу иначе: поскольку я еврей, то не буду недооценивать антисемитизм…

— Дэвид, давай поговорим о чем-то хорошем, — влезла Роза. — Почему бы тебе не рассказать моим родителям о своей семье в Глостершире. Они с удовольствием послушали бы.

Глава девятая

Элизабетта, июль 1937

После школы Элизабетта переоделась в платье в сине-белую клетку — форму официантки, а Рико, недовольно щурясь, посматривал на нее с кровати. Она не успевала уделить питомцу внимание: ей нужно было закончить дела по дому и приготовить ужин для отца, который ушел спать.

— Прости, Рико. — Элизабетта почесала кота, но тот не снизошел до мурлыканья. Она вышла из спальни, и тут как раз вернулась домой мать со своей подругой Джулией Марторано. Элизабетта ее обожала. Насколько мать была черствой и мрачной, настолько Джулия — сердечной и жизнерадостной. Элизабетта всегда удивлялась, отчего Джулия водит дружбу с ее матерью, которая дурно с ней обращается и скорее терпит подругу, чем наслаждается ее обществом. У Джулии были большие карие глаза, пухлые щеки и широкая улыбка; блестящие черные локоны обрамляли лицо. Одежду она предпочитала носить тех оттенков, которые хорошо смотрятся лишь на преподавательнице искусств: розово-красная блуза, пышная изумрудная юбка и длинное ожерелье из бусин миллефиори [39] .

39

Mille fiori (итал.) — буквально «тысяча цветов». Итальянская разновидность мозаичного стекла, как правило, с цветочным узором.

Элизабетта встретила их на кухне.

— Ciao, мама и Джулия.

— Ciao. — Мать выглядела очень мило в белом пикейном платье, выгодно подчеркивающем ее фигуру.

С тяжелым вздохом она положила сумочку. Элизабетта знала: мать хочет, чтобы ее спросили, что ее огорчило, и уже собиралась это сделать, но Джулия бросилась к ней и обняла.

— Как поживает моя девочка? — Она поцеловала Элизабетту, и та поцеловала ее в ответ.

— Хорошо, grazie.