Вечное
Шрифт:
Сандро вскочил на ноги и захлопал в ладоши, все присутствующие аплодировали не меньше пятнадцати минут, после чего преподаватели и почетные гости устремились к помосту. Студенты направились к выходу, заполнив проходы между рядами, но Сандро никуда не спешил, ему хотелось остаться в зале и набраться побольше впечатлений.
— Сюда, Сандро! — Энцо тронул его за руку.
— Хорошо, — неохотно ответил он и последовал за Энцо к боковому проходу, и тут кто-то сказал:
— Будь я проклят, если стану аплодировать грязному еврею.
Сандро застыл. Он повернулся посмотреть, кто это
— Что вы сейчас сказали? — спросил он.
— Ничего, — с явным безразличием ответил один из юношей.
Второй пожал плечами.
— Кто-то только что назвал профессора Леви-Чивиту «грязным евреем», — Сандро едва выговорил это оскорбление. От гнева он осмелел, хотя оба парня были его старше. — Это были вы?
Выпускник покачал головой:
— Мы ничего не говорили.
— Брось, Сандро! — Энцо потянул его вперед.
— Нет. — Сандро не сводил глаз с парней. — Может, и не вы, но вы должны были это слышать. Слышали?
— Нет, не слышали. — Студенты поспешили отойти, и чувство справедливости велело Сандро от них отстать, поскольку он не был уверен до конца. Он осмотрел аудиторию, полную хорошо одетых образованных людей, и ужаснулся: ведь кто-то из собравшихся здесь сказал эту гадость. Если Сандро прежде не знал, как выглядят антисемиты, теперь ему было известно наверняка: они выглядят как все остальные.
— Идем. — Энцо вывел его из аудитории, они дошли до вестибюля и остановились; студенты обходили их, покидая здание университета.
Сандро все не успокаивался:
— Разве вы не слышали, Энцо?
Тот посмотрел на часы.
— Мне пора домой, а тебе — забрать следующее задание.
— Вы не удивлены?
Энцо пожал плечами:
— Нет — в наше-то время. В любом случае профессор считает себя агностиком, а его жена — католичка.
— Ну и что? Дело-то не в том. — Сандро никогда не задумывался, еврей ли профессор Леви-Чивита. Теперь он догадался, что, судя по фамилии, математик все же еврей.
— Иди сюда, поговорим в более уединенном месте. — Энцо взял Сандро за руку и отвел к стене. — Это все его политические взгляды.
— Профессора? Кому вообще какое дело до его взглядов?
— Шесть лет назад профессоров университета заставили дать присягу фашистскому правительству. В противном случае их увольняли, — негромко сказал Энцо. — Из тысячи двухсот человек отказались лишь двенадцать. Одним из них был старик Вито Вольтерра [56] — он был членом парламента и социалистом; конечно, он отказался. В итоге его уволили.
56
Выдающийся итальянский математик и физик, годы жизни 1860–1940, за отказ принести присягу был лишен членства во всех университетах Италии.
— А при чем тут Леви-Чивита?
— Ходят слухи, что он написал руководству университета письмо, где заявил, что математика вне политики и он не считает
— Но ведь он прав. Политика и математика никак не связаны. Можно сделать вывод: он агностик в религии и придерживается независимых взглядов в политике. Так что его позиция логична.
— И все же есть подозрения, что он склоняется к левым убеждениям. Его прошлое свидетельствует против него. Все знают, что в 1925 году он подписал Манифест [57] Бенедетто Кроче против фашизма, опубликованный в газетах.
— Ну и что? — Сандро знал о печально известном манифесте от своего отца, который его не одобрял. — Сотни профессоров, журналистов и людей искусства подписали это письмо. Леви-Чивита ведь не был единственным.
— Я просто тебе объясняю: фашисты не восхищаются профессором так, как мы с тобой.
57
Манифест антифашистской интеллигенции, написанный в 1925 году в ответ на Манифест фашистских интеллектуалов.
Сандро не знал, что ответить: ведь он и сам был фашистом.
— Но при чем здесь то, что он еврей?
— Большинство евреев настроены против фашизма, верно?
— Вовсе нет, — выпалил Сандро, но запнулся. Он уже хотел было рассказать, что он еврей и фашист, но не стал. Неизвестно, принадлежит ли Энцо к фашистской партии, но, скорее всего, да. К тому же, скорее всего, сам Энцо не еврей, раз он никак не отреагировал на оскорбление. Наверняка на факультете математики есть и другие евреи, студенты и профессора, просто Сандро никогда об этом не задумывался. Теперь до него дошло, как могут переплетаться политика и религия, несмотря на отсутствие между ними логической связи.
— Мне пора. Забери свое следующее задание у меня из почтового ящика. Увидимся. — И Энцо поспешил к выходу.
Сандро вернулся в вестибюль и пошел налево, в почтовое отделение, небольшую квадратную комнату, уставленную от пола до потолка деревянными почтовыми ящиками. На каждом было маленькое стеклянное окошко с подписанным на табличке именем преподавателя. Сандро открыл почтовый ящик Энцо, достал конверт с заданием и убрал себе в рюкзак. Он уже собирался выйти из комнаты, но остановился.
Сандро изучил таблички на почтовых ящиках с названиями факультетов и нашел нужный. Он выудил из рюкзака блокнот и карандаш, вырвал страницу и написал:
Профессор Леви-Чивита, возможно, с моей стороны писать вам слишком самонадеянно, но я не могу иначе. Сегодня я слушал вашу лекцию — вы сами и ваша любовь к математике меня вдохновили. Вы подлинный гений и, очевидно, настоящий джентльмен. Для меня большая честь работать с вами, пусть и самым скромным помощником, ведь я всего лишь ученик средней школы в подчинении у Энцо Вигорито.