Вечный Грюнвальд
Шрифт:
А потом идет обыденная жизнь: все время в мундире, за письменным столом, подписание бумаг, по вечерам банкеты, или же с трубкой, с газетой перед камином, иногда, втихую, какая-нибудь женщина; мундир — уже не монгольский дэли, дэли висит себе в шкафу, его одеваешь пару раз в год; у мундира обычный, европейский покрой: однобортный китель, открывающий галстук, и брюки, выглаженные в стрелку, орденские ленточки на левой груди, не слишком заметная свастичка на лацкане и еще чакрам Дхармы на правом рукаве, ничего более.
Иногда сходишь в бордель, на такие вещи никто уже не обращает внимания, ведь это уже не те времена, чтобы цепляться, что бхакта [87] по бабам пошел, мы и христиан уже принимаем, много говорится об экуменизме.
Но война висит в воздухе.
А потом в замок
87
Бхакта или бхакт ("преданный") в индуизме — человек, поклоняющийся Богу в одной из Его форм, такой как Вишну, Кришна или Рама. Часто этот термин используется по отношению к поклонникам Шивы и также широко распространён в сикхизме, где Гуру Нанак объявил о том, что "получил знание о всемогуществе Бога от бхакт". В более общем значении слово указывает на того, кто следует по пути бхакти, практикуя бхакти-йогу. — Из Википедии
Выхожу к нему во двор, мы горячо привествуем один одного, он говорит, что я возмужал, спрашивает, как мне живется в монастыре, занимаюсь ли умением. Ну да, занимаюсь, но не настолько, чтобы сохранить умение, что имел у Дёбрингера-мейстера. И младших братьев тренирую, а как же, и даже кнехтов, только ведь солдату фехтовальное умение ни к чему, так что учу лишь тому, как идти с мечом, как атаковать на бегу. Рыцари — это уже нечто иное, но они все свои науки давно уже получили.
Купец Вшеслав о чем-то переговаривает с комтуром, договариваются о какой-то торговле, а у меня все тот же ритм молитв и монашеских уроков: сидение над книгами, поездки, присмотр за хозяйствами, споры с мужиками-кметями и рыцарями, которые, охотнее, видели себя в Польской Короне, а не в нашем государстве, и занятие мое — словно эконома в имении.
А я не умею одним только взглядом успокоить мужика, с которым у меня спор, не говоря уже о польском или прусском рыцаре, а то и немецком, что поселились у нас, а то и сидят издавна, еще до того, как мы, то есть Тевтонский Орден, пришли сюда. И они это чувствуют, что не могу я с ними, что нет во мне той гордости черным крестом на белом плаще, которая имеется у других орденских рыцарей, так что не удается мне все устраивать, чем раздражаю я комтура, и он поручает мне дела все более второстепенные, и порочный круг замыкается и сам по себе раскручивается: чем более никому не нужными делами я занимаюсь, тем меньше меня уважают, тем меньше внимания уделяют моим словам, тем сильнее со мной поступают грубо и невежливо.
То есть, во всей орденской державе я кем-то являюсь, потому что принадлежу к нем из нескольких сотен человек, рад которых и благодаря которым эта держава существует. Я сплю с ними в одном помещении, ем в одной трапезной, вместе мы поем в церкви, но все у них знают, что этот плащ мне не принадлежит, что не такой я, как они.
Не такой я. Матушка моя, что меня породила, отче мой, Казимир-король, что дал мне жизнь, зачем же вы меня в такой мир привели?
Знал бы я есмь, в истинном в-миру-пребывании, каким добрым, доброжелательным, теплым был тот мир… Сколько много передо мной — не мной страданий. Хотя, возможно, тот я, это не я тамошний, из истинного в-миру-пребывания, может быть, я тамошний сплю себе спокойно в ничто, в черной тишине и черном холоде. Может быть, в том мне можно искать утешения, что тот Пашко, тенью которого я являюсь, попросту погиб, не зная, в каком замечательном мире довелось ему жить, вот он сошел с ума и нашел свой конец на поле под Танненбергом, я же не найду конца ни в Эвигер Танненберг, ни на борту ландкройзера, ни в сером, а потом и пятнистом мундире Венедии [88] , ни в мундире гусар Хадика [89] .
88
(фант.) Дивизия СС, составленная из потомков поморских народностей. "Венеты, они же — энеты, венды, вениды — этноним одного
89
Граф Андраш Хадик фон Футак (венг. futaki Hadik Andr'as gr'of, словацк. Andrej Had'ik — Андрей Гадик, нем. Andreas Reichsgraf Hadik von Futak; 16 октября 1710, Житный остров (Словакия) — 12 марта 1790, Вена) — австрийский фельдмаршал времён Семилетней войны. Происходил из словацкой земанской семьи из Турца. Хадик вошел в историю как талантливый предводитель летучих кавалерийских отрядов, герой так называемой "малой войны". И венгры, и словаки считают графа Хадика своим национальным героем.
И пришел тогда ко мне Виссегерд, в замок, одетый словно для дальней и пешей дороги, нагруженный посохом, самострелом и прямым клинком, и рек он:
— Со мной идем, Пашко. Сними плащ, натяни одежонку худую, и со мной иди. Доспех не бери, лишь меч один, ничего более.
И думал я: вот был бы я ему непослушный, то, может быть, из того рабства, в которое он еще матушку мою загнал, я бы и высвободился. Был бы я ему не послушен, возможно, и сделало бы это меня человеком, ведь я уже взрослым был, тридцать пять лет исполнилось, а на двор уже пятнадцатый век стоял, и я мог это понять — и понимал. Уйти от него, оттолкнуть его, Виссегерда, это и было — стать человеком.
А стать человеком: это забыть о крови ублюдка, но благородной; забыть о том, кто семя свое, зачиная меня, в лоно матушки моей вложил; это забыть, как матушка моя отвязывает тесемки у штанин, одна за другой, большой у тебя корень, господин мой милый, и об этом мог бы я забыть, если бы оттолкнул его.
И было бы это, словно освободиться из учеников в подмастерья, или же словно выехать навсегда из страны в новое место; вот только я уезжал бы от самого себя, от собственной ненависти, и только лишь затем, забывши, я мог бы сделаться достойным крови отца своего, короля Казимира.
Н привык есмь подчиняться, как подчинялась и матушка моя, так что снял одеяние орденское, облек себя в одежонку худую и, оставив все, кроме меча своего, самого первого из мечей моих, отправился я за махлером Вшеславом. Словно невольник пошел.
И думал я: может станут меня искать, может пойдут за нами, а еще перед тем — может меня кто на воротах задержит, может глянет кто, подумает — это я от орднунга монастырского уйти желаю, может меня в подвалы кинут, а может и убьют; а потом такое: может нас жмудинский отряд захватит или там польсий, или там раубриттеры (рыцари-разбойники — нем.) убьют, может нас лихо с собой заберет или там утопцы, все равно, пускай что-то станется, пускай даже мир закончится, и окажется Иисус на небеси.
И ничего не деется, я же следую за Виссегердом, и идем мы на восток, пешком, и сразу же сходим с головного тракта и начинаем продираться через лес, напрямик, в результате чего движемся мы очень медленно и виляем из стороны в сторону, то на север сворачиваем, то пару дней идем на северо-запад, чтобы потом встать на постой и отправиться в другую сторону, снова на восток, словно бы вела нас какая-то невидимая, вьющаяся дорога, и не скрещивалась невидимая эта дорога с дорогами иных людей; питались же мы ягодами, грибами и буковыми орешками, Виссегерд иногда охотился, и тогда мы жарили на костре какого-нибудь небольшого зверя или птицу.
Будучи на службе Тевтонскому Ордену, я потолстел: ну да, много было у нас обязательных постов, но это впервые в жизни я ел так регулярно и обильно, редко предаваясь телесным упражнениям. Так что брюхо у меня округлилось, грудь обмякла и выросла, и было бы у меня во взгляде больше гордости, а не безумного высокомерия, тогда бы и чернь относилась ко мне с большим уважением, не как к какому-либо прислужнику — ну а здесь, теперь, на лесной тропе избавился я от жира в две недели, ну а потом начали исчезать и мышцы.