Вечный юноша
Шрифт:
1960 г.
***
Бутылкой, выброшенною за борт, Скиталась жизнь моя по океанам, Внимательный не привлекая взор, Но полнилась и солнцем, и туманом. Её щадили бури много раз! И ветер бедствий гнал её по свету. Ещё в младенческий далёкий час Судьба вручила тяжкий дар поэта. Среди великих бед и певчих слов Яоктябрь, больница, 1961.
***
Трепещут тополя в осенней синеве. И облака — густые хлопья ваты — Медлительно идут и тенью по траве Сбегают вниз по солнечному скату. Летят над сжатыми полями журавли И в небе крик протяжный и прощальный. О чём кричат? — о днях первоначальных, (здесь вначале было: «что будит сны»). О жизни, о судьбе, о людях, что ушли?..больница.
Что будит сны — косноязычно, тупое звучание.
На рыбалке
Медлительное облаков движенье. В осенней просини несёт река Мир тишины и зябких отражений, Заколебавшихся у поплавка. Взлетев! Резко чертит удочка кривую, Сверкнув на солнце мокрой чешуёй, Расплачивается за роковую Свою ошибку окунь небольшой. И кто-то, подошедший незаметно, Приветливо мне «здравствуйте» сказал. «Как клёв?» И я, С приветствием ответным Ему я место рядом указал. И выпустил табачный дым сквозь губы, О рыбной ловле, жизни и судьбе Беседует с тобою дружелюбно Ещё вчера совсем чужой тебе.На охоте
Камыш и побуревшая осока, А под ногою ржавая вода. В осеннем небе, чистом и глубоком, Зажглась несмело первая звезда. И небосклон заря спалив дотла, Рассеяла сиреневою пылью… Охваченный волнением всесильным, Я вскидываю два стальных ствола. Тревожный крик взлетевшего бекаса. Свинцом горячим раненый в крыло, Он падает. Спешу по почве вязкой… Как птичье сердце бьётся тяжело! И на ладони, в буром оперенье, Комочек тёплый… А в душе моей Как непохожи эти два мгновенья В9/X
Сегодня из «Рыболов-Спортсмен» получил рецензию на мое стихотворение некоего Н. Коваля, члена редколлегии альманаха. Стихи ему передал Н.П.Смирнов.
«Уважаемый товарищ Софиев!
Стихи ваши написаны на нужную тему — рыбалка сближает людей, — и мы охотно напечатали бы их при Вашем согласии на некоторые поправки. Как-то не очень вяжется с осенью глагол «сияет». Поищите другой или дайте с ним определение осени. Во второй строке слишком много действий, перечисляемых (и только) одно за другим — нельзя ли ту же картину выразить другими словами, убрав перечисление?
В третьей строфе непонятно: кто кому указал на место рядом — нехваткой местоимения. В четвертой — употребление глагола «беседует» требует указания — с кем? «Чужой тебе» — еще достаточно, чтобы понять, кто собеседник. Даже повторение местоимения здесь было бы простительно: «Беседует с тобою дружелюбно / Еще вчера совсем чужой тебе» — но в этой (…) уйдет слово «тепло», а это жаль. Подумайте!
С уважением, член редколлегии (…) «Ф. — С.», Н. Коваль.
2. 25/VIII 61 г.
А письмо отправлено 6/X 60 г.!
Любопытно, что основная и единственная, видимо, оценка стихотворения заключается в том, что «они написаны на нужную тему».
Я решительно не вижу, почему плохо последовательное перечисление действий во второй строфе?
И, наконец, неужели непонятно, что происходит в 3 и 4 строфах. Кто с кем беседует. Ведь по стихотворению довольно ясно видно, что в нем имеются всего лишь два персонажа, я и подошедший. Правда, еще окунь. И может быть, он беседует с подошедшим? И мне не кажется, что уточнение, расжевывание здесь необходимо. Возможно, что я и ошибаюсь.
С приветственным ответом
Ему на место окунь указал.
В данном случае все это больше комично, чем трагично, но вообще-то говоря — «труден подвиг русского поэта / И судьба недобрая ведет»…
А, пожалуй, все-таки грустно, что Максимилиан Волошин стал совсем забытым поэтом.
…Любопытна судьба двух поэтов.
На заре революции Гумилев был расстрелян, но не смотря на официальный запрет любители поэзии его знают и любят, и вовсе не только старики — я не знаю, как он просачивается — а М.Волошин «благополучно» умер после революции у себя в Крыму, в Коктебеле. Он был, на мой взгляд, не хуже, а выше Гумилева, и по обожженности и по оригинальности, и, пожалуй, не смотря на свои «Демоны глухонемые», менее книжен и напыщен, чем Гумилев, а вот, по крайней мере, в настоящий момент канул в Лету. Окончательно ли?
В мой белградский период я его очень любил, впрочем, так же, как и Гумилева.
Старик Сергей Яблоновский (Потресов) рассказывал забавный случай. В свое время он разъезжал по России (до революции) с лекциями на литературные темы. На одной лекции он обрушился на группу молодых поэтов (к ней принадлежал и Волошин), упрекая их в недостаточном знании иностранной литературы и еще в каких-то смертных грехах, в частности упомянул и имя Волошина.
Когда он кончил, попросил слово Волошин, присутствующий на лекции.
Волошин был небольшого роста, но с огромной головой и она казалась еще больше от буйной шевелюры. С необычайно гордым видом он вышел на сцену и высокомерно продекламировал:
Однажды на палец фивийского сфинкса Вполз муравей…И сошел со сцены.
«Муравей» Яблоновский добавлял, что в последствии острота их полемики изжила себя и он вполне дружески встречался с «фивийским сфинксом» Волошиным.
3.