Ведьма и зеркало

Пьянкова Карина Сергеевна

Не знаю, что на меня нашло, словно бы наваждение какое, странное, непонятное. Столько лет хранила тайну и ни единого раза не тянуло меня поделиться ей.

— А вы пообещаете, что сохраните мой секрет, Кирилл Александрович? — совершенно по-детски спросила я у мужчины, посмотрев ему в глаза.

От этого вопроса инспектор откровенно растерялся, а то и смутился.

— Вы что же… Нет, я сохраню все в тайне, Софья Андреевна, если, разумеется, там нет ничего преступного.

Ну да, у Левина же есть замечательное хобби — подозревать меня в преступлениях.

— Совершенно

ничего, к моему несчастью, — ответила я и налила чая нам обоим в большие кружки.

Яна обожала все хрупкое и изящное, однако имелись на ее кухне и такие вот "кружки для разговоров", как их называла моя подруга. Для долгой беседы они подходили как нельзя лучше.

— Однако это не та история, которой стоит делиться, если ты ведьма.

Я сделала первый глоток чая, самый вкусный, собралась с духом и произнесла:

— Знаете ли вы, Кирилл Александрович, что ведьмы не гадают о своей судьбе?

Маг покачал головой.

— Никогда не слышал о таком. Это какой-то запрет?

Сразу видно надзирающего инспектора.

— Не из тех, за нарушения которого наказывают люди. Только судьба. В шестнадцать я была настолько же глупа и самоуверенна, как большинство девочек этого возраста. Однажды решила погадать на суженого. Это старое гадание и одно из самых опасных, с зеркалами.

Глаза Кирилла Александровича округлились.

— Так вот откуда растут ноги у ваших "зеркальных" проблем. Но ведь использовать для таких ритуалов зеркала — достаточно опасно, тем более, если речь идет о совсем неопытной девушке.

Я кивнула, разом соглашаясь с обоими утверждениями, и снова сделала глоток.

— Все верно, чрезвычайно опасно, ведь на зов приходит вовсе не суженый, а злой дух, который принимает облик суженого, только чтобы схватить гадающего. Я дождалась, когда мать ушла из дома, и…

Левин слушал внимательно, и с каждым словом казался мне все более ошарашенным. Наверняка, он уже успел измыслить тысячу причин моих недомолвок, но не предполагал, что все окажется настолько простым.

— Все вышло. Дух явился, и я уже готова была посмотреть на лицо того, кого судьба мне предназначила, как меня внезапно прервали. Так и не удалось узнать, как он выглядит.

Мужчина смотрел на меня с непониманием.

— В этом было что-то дурное?

Я с грустной улыбкой кивнула.

— Любое прерванное колдовское действо грозит бедой, — отозвалась я. — С тех пор я не чувствую чужого колдовства, Кирилл Александрович. Абсолютно. А еще меня с того момента не оставляет тоска. Я живу с ней многие годы, и спасения нет. Я жду того, кого не видела ни разу в жизни.

Наверное, про суженого рассказывать не стоило, потому что лицо Левина приобрело то самое выражение, какие обычно появляются у мужчин, когда им пытаются рассказать о страданиях очередной Хуаниты из-за мерзавца Хулио.

— Нет, разумеется, жаль, что после того случая вы получили такой изъян, но в остальном…

Я не выдержала и закатила глаза. Ох, уж эти мужчины. Он даже не понимает, в чем моя беда.

— Это как приворот, только объект

привязки найти никак не удается. И ни с кем другим быть тоже не удается, — с тяжелым вздохом принялась объяснять я. — Стоит попробовать — как внутри все в узел закручивается от такого чувства вины, что дышать тяжело.

Левин недоверчиво ухмыльнулся.

— Но со Стаховичем на свидание все-таки пошли.

Я только рукой махнула.

— То еще свидание, если честно, Кирилл Александрович. А в зеркале… В зеркале я увидела того самого духа, который приходит, когда задают вопрос о суженом.

Инспектор долго просто смотрел на меня и молчал. За эти минуты абсолютной тишины я успела навоображать себе столько ужасов…

— И что, этот дух опасен? — спросил через некоторое время меня Левин.

Тяжело вздохнув, я ответила:

— Все духи чрезвычайно опасны. А этот особенно. Все его существование — это попытка схватить зазевавшуюся жертву.

Левин кивнул, как будто сделал для себя какой-то очень важный вывод.

— Но зачем скрывать ото всех эту историю, Софья Андреевна? Мне кажется, в Ковене смотрят на нарушение правил, тем более, неписанных, куда либеральней.

Смеяться пришлось, зажав рот, чтобы не разбудить подругу. Яну, конечно, из пушки не разбудишь, но на практике это проверять, когда на кухне расположился надзирающий инспектор? Нет, настолько умереть я еще не хотела.

— Разумеется, либеральней, — согласилась я, немного успокоившись. — Если ты нарушил правило и победил, все просто прекрасно. Победителей не судят, им рукоплещут. Вот только я-то оплошала, причем изрядно: потеряла часть способностей, сломала судьбу. Позор и на меня, и на мою семью. Смешки в спину и косые взгляды не заставят себя ждать, а, может, что и похуже. Закон джунглей в действии.

Мужчина покачал головой, как будто бы не одобряя.

— Поэтому вы и матери ничего не сказали?

Я кивнула.

— Она и так считает меня неудачницей. Пусть лучше не знает, насколько я неудачница на самом деле.

Потому что тогда последует разъяснительная беседа, потом скандал, потом бесконечные выговоры до конца жизни, чтобы я уж точно поняла степень своей вины и всю глупость поступка. Вероятность того, что кто-то пожелает щадить мои чувства, равна нулю.

— Все совершают ошибки, Софья Андреевна. Из-за вашей, по крайней мере, пострадали только вы сами. Да и кто не творит глупости в шестнадцать лет?

На душе тут же полегчало, будто побыла на исповеди и разом отпустили все грехи.

— Кто их всю жизнь не творит, — отозвалась я тихо, поставив на стол свою кружку. — Я дочь Анны Таволгиной, мне и куда меньшего не простили бы. Так что пусть уж лучше так. Одна, зато в тишине и покое.

Скривились тонкие губы надзирающего инспектора.

— Зря вы так. Тишина и покой — это кладбище. Ну, пойду я, Софья Андреевна. Спасибо, не бросили на произвол судьбы замерзать и голодать.

Я уставилась на надзирающего инспектора так, словно у него вторая голова выросла. Неужто поверил и оставит теперь в покое?