Ведьма и зеркало

Пьянкова Карина Сергеевна

Когда я сняла трубку, услышала смутно знакомый голос, но определить, кто же пожелал поговорить со мной, так легко не удавалось.

— Здравствуйте, Софья. Это вас Никита Павлицкий беспокоит. Есть минутка?

Я замерла как птица, увидевшая змею.

Фамилия "Павлицкий" для меня уже несколько дней ассоциировалась исключительно с апокалипсисом и никак не меньше.

— Есть, — коротко ответила я и стала ждать, что будет дальше.

— Мне бы с вами лично переговорить, так сказать, с глазу на глаз. Вы

сейчас дома?

Вот тут мне стало по-настоящему страшно. Что он может подстроить?

— Я дома, но с вами наедине разговаривать не стану, — решительно и твердо заявила я Павлицкому, внутренне дрожа от волнения.

Маг озадаченно кашлянул, видимо, не ожидая такого отпора.

— Ну что же вы так переживаете, Софья. Я ведь ничего дурного не желаю.

Может, действительно не желает, но проверять на практике правдивость слов Павлицкого мне совершенно не хотелось.

— Встречаться с вами наедине я не стану. Никогда. Можете даже не говорить со мной на эту тему, Никита.

Мужчина рассмеялся.

— Неужели я кажусь вам таким ужасным, Софья? Честное слово, слухи сильно преувеличены. Я вполне себе безобидный парень.

В эти слова я не верила ни капли. Он говорил слишком уж дружелюбно.

— Нет.

Мужчина вздохнул, и в этом вздохе явственно слышалось раздражение. Кажется, запас терпения Павлицого подходил к концу.

— Я, между прочим, надзирающий инспектор, Софья. Я могу потребовать, а не попросить.

Вот пугать меня точно не стоило, как и считать совсем глупой.

— Вот только я не вхожу в число ваших подопечных. И если уж пошел разговор о требованиях, то близко ко мне без постановления вы не подойдете. Хотите ускорить процесс — обратитесь к Кириллу Александровичу, как инспектору по моему району. На этом все.

Я положила трубку и резко выдохнула. Давать отпор оказалось чрезвычайно тяжело.

Через полчаса Павлицкий позвонил снова, и я снова ответила.

— Вы хотели что-то еще? Если условия те же, ответ не изменился, — ответила я довольно сухо и сдержанно.

Маг тяжело вздохнул.

— Ну, а если Кирилл со мной явится, поговорите? — спросил он меня с надеждой. — Кир у нас образец порядочности, гарантия справедливости и прочее, прочее, прочее. Разве гарантий такого человека вам будет недостаточно?

Я призадумалась, а потом ответила со всей имевшейся в душе твердостью:

— Если с вами явится Левин, я вас пущу. Но со мной будет моя мать.

От такого заявления Павлицкий даже закашлялся.

— А может, обойдемся Яной Лановой? Зачем беспокоить из-за такой мелочи Анну Георгиевну? Она ведь наверняка женщина занятая.

Вот же мечтатель… Нет уж, кого-то вроде Никиты Павлицкого непременно нужно встречать только залпом тяжелой артиллерии, к каковой можно смело отнести мою матушку Таволгину Анну Георгиевну. Она та еще Царь-пушка,

и пусть мне самой не хотелось вмешивать родительницу в эту неприятную историю, однако я отлично понимала, что речь может идти о моей жизни. И тут уж придется на горло наступить собственным принципам.

Яна… Она прекрасная подруга, она может обеспечить мне алиби, вот только пойди что-то не по плану, отбиться Яна мне не поможет. Потому как слабовата Яна Валерьевна у нас. Способностей у нее, конечно, достаточно, вот только они чисто женские, а женщины по природе своей не воины, отпора дать не могут.

Мама — другое дело, она кого хочешь в бараний рог свернет, а потом развернет.

— Думаю, ради любимой дочери мама выделит час-другой, — упрямо ответила я. — И я не уступлю, Никита. Мои условия вы знаете.

Павлицкий выругался. Видимо, он зажимал микрофон рукой, потому что голос его звучал чрезвычайно тихо, но суть претензий я все равно уловила. Вздорная упрямая баба мешала порядочному магу жить и работать, за что ей следовало гореть на медленном огне, как и все ведьмам в целом.

Однако попрощался со мной Никита с демонстративной вежливостью. Даже смешно.

Во сне я снова сидела между зеркал, вокруг меня гасли одна за другой свечи, а из глубины зазеркалья шел мой суженый, шаг за шагом он все приближался ко мне. Тишина стояла абсолютная, казалось, будто я слышала, как течет по жилам моя собственная кровь.

И вот мой суженый замер у самой рамы, касаясь ее руками. Он поднимал голову медленно, словно бы неохотно.

У меня перехватило дыхание. Сердце заколотилось прямо в горле.

Суженый поднял голову… И я увидела, наконец, лицо. Во всех подробностях увидела. Протянулась ко мне белоснежная рука прямо через стекло.

И с истошным криком я проснулась.

Солнце еще взошло не до конца, но поздней осенью оно поднимается поздно, где-то около девяти утра. Но при том меня не оставляло ощущение, будто проспала я часа четыре, не более. Голова казалась церковным колоколом воскресным утром, в который звонили со всем усердием. Безумно хотелось пить.

— Господи ты, боже мой, что же это было? — простонала я, обнимая себя за плечи.

Видение ночи никак не желало выветриваться из моей памяти, будто кто-то выжег его прямиком в моем мозгу. Я видела лицо своего суженого, и теперь длинный поводок, на котором я жила все эти годы, резко стал коротким, очень коротким, и едва не душил.

И как теперь быть? Сказать ему? Был ли мой сон правдивым предсказанием или меня по злобе своей морочат духи? Вопросы, вопросы… Где бы только взять ответы?

И спросить мне было не у кого. Слишком уж тщательно я оберегала свою тайну. За столько лет открыла ее только Левину.