Ведьма на Иордане

Шехтер Яков

В одну из суббот Мирьям попросила его на следующий день дать ей похозяйничать в доме несколько часов.

— Тебя ждет сюрприз, милый, — игриво отвечала она на расспросы Янкла. Отказать ей было невозможно, и следующим утром, оставив Мирьям одну, он отправился на рынок закупать деревянные чурбаки, необходимые для изготовления табуреток. Вернувшись, он замер на пороге и долго не решался войти в комнату.

Его дом совершенно преобразился. Все предметы стояли на других местах, окна украшали занавески с оборками, на стенах висели

олеографии с изображениями Варшавы, стол покрывала кружевная скатерть, на которой красовались стеклянный графин и два стакана. Это был не его дом, а жилище кого-то другого, человека с совершенно иным, не очень приятным ему вкусом.

Мирьям с горделивым видом стояла посреди чисто вымытой комнаты.

— Зайди в мастерскую, — сказала она, открывая дверь.

Янкл с замирающим сердцем вошел и замер от ужаса. Все было переставлено, переложено, перекручено. Порядок, создаваемый им в течение полутора лет, был полностью разрушен. Возможно, со стороны мастерская теперь выглядела более чистой и прибранной, но отыскать в ней что-либо стало невозможно. Раньше он точно знал, где лежит каждый инструмент, теперь же ему надо было долго отыскивать рубанок, молоток или ножовку.

— Зачем… — начал Янкл, но тут же осекся. Мирьям ведь старалась из лучших побуждений, значит, он не имел права ее ругать. Ну, ничего, когда она отправится восвояси, он все расставит по своим местам.

— Только не вздумай снова разбрасывать инструменты, — раздался сзади голос его невесты. — Я буду проверять тебя каждый день и приучу, — тут она рассмеялась, — да, приучу работать аккуратно. Сначала тебе это будет казаться странным и неудобным. Поначалу все тяжело. Через неделю ты станешь думать, будто так всегда и было.

Черт ее дери! Когда Мирьям наконец распрощалась и вышла за дверь, он схватил со стола стакан и с остервенением швырнул в угол. Стакан разлетелся на мелкие кусочки, и Янкл долго собирал их по всей комнате, ругая себя за несдержанность. В тот день он впервые подумал, что ошибся. Сначала он отгонял от себя эту мысль, но она возвращалась и возвращалась, каждая встреча с невестой подливала масла в огонь постепенно разгоравшейся неприязни. Но куда деться! Помолвка состоялась, весь Хрубешув считает их женихом и невестой, и, увы, теперь уже ничего нельзя изменить.

В один из дней у Янкла затупился фигурный рубанок. Тонкая, деликатная вещь для доводки реечек и планок, для снятия последней завершающей стружки. В Хрубешуве ножи затачивали два мастера, но Янкл до сих пор не пользовался услугами ни одного из них. Испортить лезвие рубанка можно было за одно мгновение, и он решил посоветоваться с дядей Лейзером, к кому из заточников обратиться.

Дядя Лейзер долго рассматривал принесенное лезвие, потом снова завернул его в тряпицу и посоветовал:

— Иди к Хаиму. Он, конечно, зануда и копуша, но не испортит.

Янкл поблагодарил и вышел из дома. Спустившись с крыльца, он машинально сунул руку в карман —

проверить, на месте ли лезвие, и вдруг сообразил, что забыл его на столе. Быстро взбежав по ступенькам, он вошел в сени. Через неплотно прикрытую дверь доносились голоса.

— Бедный мальчик, — причитала тетя Эль-ка. — Она его сожрет, проглотит вместе с шапкой и сапогами.

— Ну уж, прямо так и проглотит. Ты ведь меня не проглотила.

— Нашел с кем сравнивать! Разве я была такая! Она ведь рта ему не дает раскрыть. А сама не замолкает ни на минуту. Мне с ней тяжело, а уж Янклу и подавно. Ты знаешь, сколько она мне советов успела надавать? И как варить, и как детей воспитывать, и как хозяйство вести. По любому поводу у нее есть свое мнение. И какое мнение! Попробуй только возрази. Бедный мальчик, бедный, бедный мальчик!

— Ну и что ты предлагаешь, Элька? Сломать помолвку?

— Как можно! Так поступают люди с улицы, но не порядочные евреи.

— По-твоему, порядочно страдать всю жизнь, лишь бы люди плохого не подумали?

— Люди о Янкле лучше думать не будут. Он для них все равно чужой, данцигский. Так еще одна странность, все равно родниться с ним никто не хочет. Я весь Хрубешув обегала, самых завалящих невест упрашивала — и никто не согласился даже встретиться.

Янкл стоял в сенях ни жив ни мертв, до боли стиснув кулаки.

— Я другого боюсь, — продолжила тетя Элька. — Говорят, у тех, кто ломает помолвку, потом детей не бывает. Как бы наш Янкл не оказался или забитым мужем, или бездетным.

— Он никогда не решится отменить свадьбу, — в голосе дяди Лейзера звучало откровенное сожаление. — Да и мало кто на его месте решился бы так поступить. Для этого требуется недюжинный характер, а наш Янкл человек мягкий, безвольный. Посмотри, как она ноги об него вытирает, еще до свадьбы. А когда дети родятся, ого-го-го…

Янкл приоткрыл входную дверь и хлопнул ею. Голоса смолкли. Он вошел в комнату, извинился, забрал лезвие и отправился к заточнику Хаиму. Дорога заняла несколько часов. Янкл ходил и ходил по улицам, не замечая удивленных взоров прохожих.

«Самых завалящих невест упрашивала», — звучал в его ушах голос тети. «Посмотри, как она ноги об него вытирает», — наплывал голос дяди. «Я тебя приучу работать аккуратно, — голос Мирьям перекрывал голоса родственников. — Поначалу все тяжело, ничего, привыкнешь».

Последняя капля упала в субботу. После третьей трапезы, на которую их пригласили к приятельнице Мирьям, она пошла проводить его в синагогу. До вечерней молитвы оставалось еще минут двадцать, и Мирьям плотно заполнила это время рассуждениями о своих планах. Почти перед самой синагогой она вдруг сообщила Янклу, что жить они будут не в Хрубешуве, а в польской деревне.

— Как, — поразился Янкл, — а как же кошерная еда?

— Сколько ее там нужно на двоих, — возразила Мирьям.

— А молитва? Ведь в деревне нет синагоги!