Ведьмины камни

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Если Хельги вернется из Аррана и опять объявится в Корсуньской стране, один или в союзе со своими друзьями-хазарами, нашей вины в этом не будет, – продолжал Мистина, обращаясь к Ефимию. – Он больше никак с нами не связан и действует по собственной воле. Если ему придется там погибнуть, мы не поставим это в вину Роману цесарю и его ярлам в Корсуньской стране.

– Стратигам, – подсказал Ивор.

– Истинно, – Мистина поблагодарил его, на миг опустив веки. – Подзабыл я уже.

Три года назад Мистина знал немало греческих слов, однако

новые заботы вытеснили их из памяти.

– Василевс видит угрозу в том, что этот ваш родич находится на Хазарском море, – ответил Ефимий.

– На востоке много русов, – переводил Алексай речи посла (тот называл соплеменников киевского князя «тавроскифы», и его слушатели, улавливая это слово, онимали, что речь идет о них). – Они есть и в самом Итиле, и в Булгаре, и на запад от него. Там живет некий архонт, находящийся в родстве с тобой, Ингер. Удалось ли тебе вновь привести его под свою власть?

Это был неудобный вопрос. Как всегда в таких случаях, Ингвар бросил взгляд на Мистину, молча призывая его подыскать достойный ответ.

– Мы не забыли о нем, – заверил Мистина. – Конунгом сделано все необходимое, чтобы привести Эйрика к покорности.

– Архонт Ингер может поручиться, что тот архонт полностью подчинен ему и не вступит в преступный союз с булгарами, с которыми имеет прямое сообщение?

– У Романа есть сведения, что булгары имеют враждебные намерения?

– Василевсу известно, что ваш родич Эйрик имеет тесные торговые связи с Булгаром. Булгары связаны с другими кочевыми народами, способными делать набеги на Таврию. И хотя Алмас-кан порвал с каганами и принял сарацинскую веру, чего придерживается и сын его Михаил… Это и не дает нам возможности считать булгар своими друзьями.

– Уж не думаете ли вы, что Эйрик примет сарацинскую веру? – фыркнула Эльга.

– Он определенно принял веру серебряного дирхема, архонтисса, – ответил ей грек. – Ради денег варвары пойдут на все. Мы имеем основания опасаться, что пока архонт Ингер не подчинил Эйрика, у того развязаны руки искать себе союзников среди наших врагов. Роман василевс дарует вам свою дружбу, но те, кто ему не друг, могут стать друзьями ваших и наших врагов. То есть хазар. Василевсу известно, что ваш род и хазар разделяет давняя кровная вражда…

Эльга кивнула. Тридцать лет назад ее незнакомый двоюродный брат, сын Олега – Грим – был убит на берегу Итиля, когда дружина хакан-бека предательски напала на русское войско, возвращавшееся из-за моря. Отомстить за него у Олега не было возможности, эта вражда не была преодолена до его смерти и перешла к наследникам.

– Но разделяет ли эту вражду Эйрик?

– Нет, – с неудовольствием ответил Ингвар. – Он – мой родич по матери, у потомков Бьёрна Железнобокого с Олегом родства не было, им до Гримовой смерти дела нет.

– Вот видишь! Для него остается возможность тем легче завязать дружбу с хакан-беком, что они оба – твои враги. И пока эта возможность не уничтожена, василевс не может рассчитывать на то,

что условия нашего договора будут полностью соблюдаться.

– Что я обещал – выполню, – твердо и даже с вызовом ответил Ингвар, не терпевший, чтобы в нем сомневались. – Если Эйрик вздумает с хазарами дружить и с ними заодно на Корсунь ходить – я в стороне не останусь. Но и Роман пусть тогда войско шлет, как уговорено.

– Василевс верит, что и вы исполните свои клятвы так же безупречно, как он сам, с господней помощью. Но не лучше ли тебе предотвратить войну в Таврии, просто вернув под свою власть эту мятежную… провинцию? Слависию?

– Мерямаа эта земля называется, – пояснил Ингвар. – Словенов там мало живет.

– Согласись, тебе будет проще вести войну вблизи твоих владений, где у тебя нет других врагов, кроме Эйрика, чем идти для его усмирения в Таврию, где он будет не один, а с союзниками из булгар, буртасов, хазар!

– У нас печенеги есть, – заметил Мистина вполголоса, – но это совсем другая война получится, тут грек прав.

– Да и печенеги… – заикнулся Ивор, не решаясь более ясно напомнить о похищении Огняны-Марии, что привело к разрыву Ингвара с печенежскими князьями.

– Я подумаю, – обронил Ингвар, с мучительным стыдом и болью ощущая, что все вокруг него тоже сейчас думают о том похищении.

Даже на лице Эльги отразилась сдержанная боль. Будучи женщиной великодушной и гордой, она давно перестала гневаться на былую измену мужа и на участь своей соперницы сейчас смотрела его глазами – как на ужасное оскорбление, урон его княжеской и мужской чести, который, увы, никак нельзя было поправить.

В глазах Мистины мелькнуло некое чувство, и он быстро опустил взгляд. Даже его железное средце коробили воспоминания о тех днях, когда он был вынужден причинить боль и унижение своему другу и конунгу, а себя самого лишить счастья обладать Эльгой – но так было нужно. Не пойди он на эти жертвы, свои и чужие, сейчас держава Русская не гордилась бы победой, не принимала бы у себя Романовых послов и была бы, скорее всего, охвачена губительной внутренней войной.

Потом он медленно выпрямился, его серые глаза приобрели обычное выражение спокойной уверенности. У него имелась цель, ради которой он был способен сломать даже себя самого; в таких условиях и Эйрику мерянскому не стоило надеяться на поблажки.

* * *

– Слушай… ну, так ли это важно?

Почти до темноты Ингвар и Эльга с приближенными оставались в гриднице: угощали послов и знатных киян, вели с Ефимием беседы о делах в Ромейской державе и в семье Романа. Василевс был стар и болен, и все, кто имел с ним дело, не могли не задаваться вопросами о том, кто придет ему на смену и легко ли будет с ним поладить. Ивора наконец отпустили в Вышгород; уезжая, он имел несколько озабоченный вид. На прощание Мистина коротко переговорил с ним, и Ивор знал: может так случиться, что времени на отдых у него будет мало.