Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2
Шрифт:
Ей перепало даже серьезнее, чем она полагала.
Потребовалось порядочно времени, прежде чем распластанная на полу фехтовальной залы туша вновь стала ощущаться ее собственным телом, а не учебным пособием, соломенным чучелом, на котором часами упражнялись в фехтовании, нанося удары. Чучелом, в которое силы Ады из свойственной им злокозненности влили жизнь — и теперь эта жизнь мучительно копошилась в нем, пробуждая боль в каждом члене, каждом суставе, каждой судорожно бьющейся жилке.
— Ты выглядишь как кусок мяса из лавки мясника, — пробормотал Лжец, — Осталось только спрыснуть уксусом, чтобы отбить несвежий
Наверно, она в самом деле выглядела паскудно, потому что он в этот раз обошелся без язвительности. Или, по крайней мере, порядком снизил ее градус, чтоб не обжечь свежие рубцы.
— Зачем? — Барбаросса не без труда открыла рот, но больше для того, чтобы набрать воздуха, слова приходилось выдавливать из себя, — Я планирую полежать здесь, ожидая фею-крестную, которая соберет меня на бал.
— Бал!.. — фыркнул Лжец, не сдержавшись, — Ты выглядишь слишком жутко даже для того, чтобы принять участие в свальной оргии посреди Гугенотского Квартала. Что на счет феи-крестной… Думаю, Цинтанаккар будет счастлив заняться тобой. Очередной час истекает, Барби. Если ты не заставишь себя подняться на ноги, можешь попрощаться с каким-нибудь кусочком, который привыкла считать своей частью. У тебя есть части тела, с которыми ты согласилась бы расстаться?
— Голова… — пробормотала Барбаросса, тяжело отдуваясь, — Пусть использует ее вместо ночного горшка. Он может забрать ее когда заблагорассудится. Мне от этой штуки все равно никакой пользы. Я самая тупая ведьма в Броккенбурге…
Лжец одобрительно фыркнул.
— Считай, ты только что заработала на свой счет несколько очков, попытка номер пятнадцать.
— Я думала, ты опять назовешь меня юной ведьмой.
В прорехе стоящего у порога мешка она обнаружила крохотную дыру, за которой виднелся темный, как маслина, немигающий глаз Лжеца.
— Ты юна как для ведьмы, Барби. Но для куска бифштекса, на который ты сейчас больше похоже, это уже солидный возраст. Поднимайся, черт возьми. Нас ждут дела. Но если хочешь…
Пауза была вкрадчивой, как приглашающее движение клинка.
— Да?
Глаз Лжеца, глядящий на нее через отверстие в мешке, на миг затуманился, превратившись в подобие пруда темной беззвездной ночью.
— Если хочешь, я помогу тебе поквитаться с Каррион, едва только мы разделаемся с Цинтанаккаром.
— Поквитаться с Каррион? — Барбаросса фыркнула, пытаясь избавиться от мысли о том, что ее живот сейчас похож на лопнувший барабан, — Как, интересно? Одолеешь ее в поединке, использовав вилку для устриц? Разобьешь ее любимую чашку?
Лжец не усмехнулся, хотя момент для этого был как раз подходящий.
— Нет, — спокойно заметил он, — Есть и другие способы. Я не тешу себя мыслью о том, что мне дано соперничать с ведьмами из «Общества Цикуты Благостной», которых вы кличете «флористками», первыми отравительницами в Броккенбурге, но мне пришлось на протяжении четырех месяцев служить в одной из аптек Нижнего Миттельштадта. Ты даже не представляешь, до чего легко из самых непримечательных вещей соорудить зелье, которому позавидует сам Пино Орделаффи[5].
Барбаросса дернулась, но не по своей воле. Где-то в глубине груды кровоточащего мяса, служившей ей телом, обнаружился нерв, который оброненные Лжецом слова стеганули, точно пронзив адской энергией.
—
— Восемь месяцев — долгий срок, — вкрадчиво заметил гомункул, — Не боишься, что она сживет тебя со света, с такой-то муштрой?
Барбаросса стиснула зубы.
— Каррион — следующая хозяйка «Сучьей Баталии». А я — ее будущая правая рука, сестра-капеллан, заруби это себе на той язве, которую считаешь носом. Если она не доживет до следующей Вальпургиевой Ночи, хозяйкой ковена станет Гаста. И вся моя жизнь будет стоить не больше, чем гнилая лошадиная шкура в ярмарочный день — три с половиной гроша…
— Почему именно Гаста?
Из груди Барбароссы вырвался резкий болезненный смешок, отдавшийся скрежетом по всему телу.
— Черт! Ты корчишь из себя мудрого слизняка, а сам, выходит, ни хрена не знаешь о ведьминских ковенах и их славных традициях, так?
Гомункул скривился. Так по-человечески, словно годами отрабатывал эту гримасу перед зеркалом или в отражении собственной темницы.
— Мы, знаешь ли, не чемпионы по долголетию, — проворчал он, — Самый старый гомункул, которого я знал, прожил на свете двенадцать лет. Думаешь, у нас в запасе прорва времени, которую мы можем уделить изучению традиций малолетних шлюх и их никчемных банд?..
Наверно, ей стоило почувствовать себя уязвленной — существо размером с запущенную раковую опухоль может и считало себя записным мудрецом, но не имело никакого права так говорить о ведьмах и почтенных, охраняемых многовековыми традициями Броккенбурга, ковенах. Но это чертовски непросто сделать, когда твое тело — всхлипывающая груда искромсанного, изнывающего от боли мяса. Нет, она определенно не ощущала себя уязвленной.
— Херов таракан! — пробормотала она, делая осторожную попытку встать, — Некоторые из этих банд ровесники Броккенбурга. Им по триста лет и ты ни хера не представляешь, насколько они поросли изнутри тем дерьмом, которое называется добрыми ведьминскими традициями!
Исполосованное тело почти слиплось с полом. Отдирать его приходилось с превеликим трудом, получая в награду все новые и новые порции боли, которые приходилось глотать, сцепив зубы, точно дешевое скверное вино. Охеренно приятное занятие, особенно под взглядом пялящегося на тебя гомункула.
— Ковен — это тебе не собачья свора, — тяжело и отчетливо произнесла Барбаросса, пытаясь упереться локтями в пол, чтоб обрести опору, — Здесь все устроено на трижды блядских традициях, которые поросли ржавчиной сильнее, чем промежности «униаток».
— Я знаю, — заверил ее гомункул, с интересом наблюдавший за ее попытками, — Но если ты считаешь, что эти традиции являют собой что-то новое на белом свете, то жестоко себе льстишь. Насколько мне известно, славные броккенбургские традиции — не более чем обрывки кодексов чести гейдельбергских студенческих корпораций и разбойничьих банд Шварцвальда, умело сшитые воедино и сдобренные щепоткой старого доброго садизма. Единственное их предназначение — держать в узде младших и не давать старшим пускать друг другу кровь чаще, чем они могут себе это позволить. Но ты права, я никогда не штудировал нюансы и знаком с ними лишь поверхностно. Значит, хозяйкой «Сучьей Баталии» может стать или Гаста или Каррион? И никто кроме?