Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2
Шрифт:
Укол в бедро заставил Барбароссу потерять равновесие, а неловкий отход стоил еще двух адски саднящих укусов — в шею и грудь. Во имя всех демонов Преисподней, этот поединок должен был длиться четыре минуты, но длился, кажется, уже второй час. Еще минута — и она осядет грудой скулящего от боли мяса прямо на опилки. А может, лишится глаза, если Каррион подумает, что урок был недостаточно нагляден. Защищать честь ковена можно и с одним глазом, не так ли?..
Кажется, Лжец что-то бормотал ей на ухо, но она не разобрала, что. Едва ли это было утешением, милосердия
Барбаросса попыталась сделать резкий шаг в сторону, чтобы выиграть себе хотя бы секунду, но получила такой тычок под колено, что охнула в голос, а ногу, казалось, ожгло колючим трещащим пламенем, едва не оторвав напрочь.
— У «батальерки» может быть много грехов, — спокойно обронила Каррион, наблюдая за тем, как Барбаросса, рыча от боли, пытается отступить на негнущейся ноге, — Адские сеньоры охотно пестуют наши грехи, забавляясь ими, нарочно дают им плодородную почву. «Батальерка» может быть похотливой, скупой, трусливой, алчной… Все это не смертельно, если все это не мешает ей выполнять ее долг перед сестрами. Но среди всех грехов, которыми испытывает нас Броккенбург, есть один смертельно опасный…
Рапира загудела. Двигаясь по нисходящей траектории, она должна была зацепить ее за локоть. Ловкий удар и нанесен быстро, но очень уж явственный. Обманка. Это должна быть обманка. Каррион ждет, что она попытается отклониться влево и тут ее настигнет настоящий удар — длинный, с протяжкой, через весь корпус.
Нельзя отклоняться влево. Нельзя быть предсказуемой. Прикрыв локтем живот, Барбаросса сделала полшага назад и влево. Этот шаг выиграл ей три дюйма, критическое расстояние, которого не хватило рапире Каррион. Ей придется шагнуть, чтобы вернуть себе привычную дистанцию, и только потом, развернув клинок…
Она так и не успела понять, где сделала ошибку. Возможно, в этом ударе была не одна обманка, как она решила, а две. Возможно, адский сеньор, владеющий душой Каррион, позволял ей нарушать все мыслимые законы бытия во время боя. Возможно, сестра-капеллан просто оказалась быстрее, чем она могла предполагать.
— Твой грех — это самонадеянность, сестра Барбаросса.
Удар был нанесен не лезвием. Вспорхнув из ниоткуда, «Стервец» саданул ее тяжелым литым навершием прямо в челюсть, на миг осветив фехтовальную залу гнилостным зеленым свечением. Удар не казался тяжеловесным, но от него все ее тело мгновенно налилось влажной тяжестью, точно обратившись в куль отсыревшей муки.
Все вокруг мягко поплыло, у предметов обнаружились двойные контуры.
Голос Лжеца, бубнящего что-то ей на ухо, стал озабоченным.
Барбаросса попыталась отступить, но ее ноги сделались слоновьими — тяжелыми, непослушными, спотыкающимися друг о друга. Силясь совладать с ними, Барбаросса попятилась и ощутила, что тело само оседает, больше не спрашиваясь ее приказов.
Следующее мгновение будто
Каррион некоторое время молча наблюдала за ней, стоя на месте. Молчаливая, вытянувшаяся во весь рост, облаченная в строгую черную униформу «Сучьей Баталии», она выглядела как замок «Флактурм» на рассвете осеннего дня. Ее глаза, кажущиеся то серыми, то голубыми, походили на две холодные звезды, мерцающие на рассвете над горизонтом.
— Из-за своей самонадеянности ты можешь подвести не только саму себя, но и своих сестер. А самое главное… Самое главное, из-за нее ты забудешь главную заповедь Броккенбурга, которой учатся годами.
Каррион склонилась над распростертой Барбароссой, протягивая ей руку. Правую, с тусклыми медными пальцами, в которой уже не было оружия.
Это урок, подумала Барбаросса обессиленно, не в силах испытать облегчение. Вот в чем был урок старшей сестры. Вот, что хотела вложить в твою ошалевшую голову мудрая сестра-капеллан. Какова бы ни была боль, заставляющая тебя чувствовать себя беспомощной, всегда найдется та, кто протянет тебе руку. Даже в этой змеиной яме, полнящейся дрянью со всех концов империи, служащей сточной канавой для всех ее пороков.
Барбаросса улыбнулась, все еще ощущая пылающую черту поперек лба.
У нее есть наставница. Старшая сестра. Человек, который может причинить боль, но может и спасти. Столкнувшись с бедой, она не замечала этого — сама заставила себя не замечать. Слишком уж привыкла видеть подвох во всем, что ее окружает.
Она попыталась протянуть руку, чтобы коснуться медных пальцев Каррион, тянущихся к ней, но не успела. Замерла, обожженная прикосновением ее холодных глаз — не то серых, не то голубых.
— Всегда помни главную заповедь Броккенбурга. В этом городе каждая сука, пытающаяся тебе помочь, на самом деле желает твоей смерти.
Удар медными пальцами в лицо был страшен, даром что без замаха. Барбаросса рухнула ничком, глотая кровь, ощущая свинцовую гибельную тяжесть, растекающуюся по телу. От этого удара она должна была провалиться прямиком в Преисподнюю с размозженным черепом, но, кажется, в последний миг умудрилась вцепиться в край распахнувшейся под ней пропасти и удержаться на нем.
Возле ее лица, у самого уха сухо треснули опилки. Это был плевок Каррион, шлепнувшийся в дюйме от ее лица. Некоторое время сестра-капеллан молча стояла над ней, разглядывая, потом тяжело повернулась к выходу, прихрамывая на правую ногу. «Стервец» коротко и покорно звякнул, занимая свое обычное место в стойке для тренировочных рапир.
— Следующее занятие завтра в три пополудни, — сухо произнесла Каррион на прощание, — Потрудись запомнить. А если не можешь, запиши себе или заведи чертового гомункула.