Ведьмы.Ру

Демина Карина

— Тут, — кусты затрещали и меж ветвей просунулась чёрная морда. — Но прошу заметить, что я не давал вам повода фамильярничать.

На шерсти проблескивала седина.

— Выкать, стало быть? Козлу?

— А сами вы, простите, кем будете?

Филин вздохнул.

— То-то и оно. Животное обличье — это ещё не повод уподобляться. Я вижу, что вы пребываете в смятении и не до конца осознали произошедшее, но уже стремитесь…

— Заткнись, а…

— Это весьма грубо.

— А я такой и есть. Грубый… слушай, а ты траву

моешь перед тем, как есть?

— Нет.

— Она ж пыльная.

— Как-то вот и не думал, — козёл выбрался из кустов и сел. — Действительно… это негигиенично. С другой стороны, поверьте, коллега, немытая, но свежая трава куда приятнее сена.

— Сена?

— А то… в наших широтах круглосуточная зелень — роскошь, недоступная простому козлу. Порой приходится довольствоваться малым.

И вздохнул.

Филин тоже вздохнул.

— Ты… вы… это… звиняйте. Я и вправду… манерам не обученный. И вообще уголовник.

Козёл чуть склонил голову:

— А я профессор. Филологии. Лингвист. Философ. Книгу вот пишу… писал. Раньше. О философском переосмыслении прожитой жизни на склоне лет и о том, как приобретенный жизненный опыт влияет на личность, изменяя её…

— И много написал? — Филин впечатлился. Учёные люди пугали его, причём он и сам не знал причин этого страха.

— Вступление.

— А козлом как стал? Вступление не понравилось?

— Это личное. Впрочем… это как раз наглядный пример того, сколь приобретенный жизненный опыт влияет на переосмысление. Коллега, не соблаговолите ли вы прогуляться? Здесь недалеко пруд имеется, а у воды трава обычно имеет совсем иной вкус. Она сочнее и порой появляются в ней лёгкие ореховые ноты молодых одуванчиков. Некоторая пряность или даже острота…

Филин понял, что идти надо к пруду.

— Соб… саб… пошли, — выдал он, подумавши, что и вправду, почему бы к пруду не сходить.

Что он теряет, в конце-то концов?

Может, Профессор чего и подскажет разумного. Но вряд ли.

— А история моя… — Профессор обрадовался. — Весьма и весьма показательна. Наглядна, я бы даже сказал. Видите ли, когда-то давно я был молод и полон надежд…

Шёл он довольно быстро, и Филину пришлось поспешить.

— … когда встретил её. Она была тоже молода и прекрасна, как может быть прекрасна возлюбленная в глазах мужчины.

— Это да.

Женушка тоже выглядела так, что Филин прям в ступор впал, когда в первый раз увидел.

— Вижу, вы и вправду понимаете… о, тогда наша любовь представлялась мне чем-то огромным и великим, незыблемым, как горы. Она была бездонней океана…

Вот почему все учёные так любят трындеть? Или это просто от излишка науки? В мозгах не удерживается и выливается трындежом.

— Я представлял себе, как мы будем идти вместе по жизни, держась за руки, преодолевая все невзгоды…

— Не вышло?

— Отчего же. Вполне себе. Мы поженились. И жили. В целом даже неплохо,

пусть и несколько обыденно. Я занимался наукой. И карьера моя, пусть и не стремительно, но всё же шла в гору. Моя жена работала, поскольку, как выяснилось, людей науки не ценят так, как должно… но речь не о том. Шли годы. И вот уже я защитил кандидатскую. Потом и докторскую создал. Выпустил монографию. Меня узнали в узких кругах действительно серьёзных людей. Мои работы вызывали немалый резонанс… также я преподавал. Тогда мне казалось, что я занимаюсь действительно важным делом. Несу свет знаний. Зажигаю в юных сердцах искры… не даю пламени познания, что вырвало человечество из глубин веков, погаснуть.

— Вляпался? — вставил фразу Филин.

— Увы… верно подметили. С годами мы с супругой сильно отдалились друг от друга. Она стала такою… знаете, приземлённою. Её заботили, как мне виделось, совершенно пустые вещи, тогда как о душе и саморазвитии она совершенно забыла. А тут Люсенька. Вся такая… воздушная и чудесная.

— Студентка?

— Помилуйте, — Профессор искренне возмутился. — За кого вы меня принимаете! Аспирантка! Ах, как она умела слушать. Ах, как смотрела на меня! Я понял, что вот оно, угасшее было чувство, что вернулось…

К бывшей тоже, выходит, вернулось.

Филин ради интереса как-то заглянул к ней на страничку, почему-то надеясь, что она одна и что, может, получится чего-нибудь. А там свадьба.

Колечки.

Голубочки…

Счастье, в общем. Чужое и недоступное.

— И я поддался. А как? Человек слаб. И в душе каждого из нас живёт желание быть счастливым. Разве так много для этого надо? Погодите, тут забочик, надо рогом вот так подхватить досточку и в сторону. Всякий раз, совершая побег, ощущаю себя по меньшей мере графом Монте-Кристо.

— Да вроде никто не держит, — Филин оглянулся, убеждаясь, что погони за ними нет. — Можно вообще через калитку было.

— Безусловно, — согласился Профессор. — Но разве в вашей душе не кипит жажда приключений? Разве не хочется вам вновь испытать вкус опасности…

— Сбегая из дому? Я уже как-то… вырос с этого, что ли, — впрочем, в дыру Филин кое-как протиснулся, только бока чутка ободрал. — Значит, завалил студентку?

— Аспирантку! — поправился Профессор с обидой в голосе. — Попрошу вас… заводить романы со студентками — аморально!

— Ага. Аспирантки — другое дело.

— Мне кажется, что вы осуждаете мой поступок.

Не кажется. Но тут бы лучше помолчать. И лист, который сам перед мордою возник, очень даже неплохой повод. Оно и человеком, когда жуешь, то как-то вот помалкивается. А козлом и вовсе милое дело.

— И это был не роман! Это было чистое светлое чувство! Единение сердец, душ…

— И тел.

— И тел, — согласился Профессор. — Знаете, вы как-то вот неуловимо напоминаете мне мою супругу.

— Не оценила единения?