Ведомые светом

Герман Валентина В.

А ведь он был способен одним движением пальца освободить их, остановить Реноса и тех ублюдков, что издевались над нею и королем. Воспоминание ослепило, словно яркая вспышка: темнота, узкая камера, двое наемников, мерзкие похотливые оскалы, искривляющиеся в свете факела, будто страшные маски… и чудо, немыслимая, невероятная случайность — падающие с пояса ножны.

Дрожь ярости сотрясла тело Иллиандры.

— Мерзавец, — прошипела она, все еще глядя на пустые, бесполезные фальшивые оковы. О да, этот ублюдок снизошел до того, чтобы бросить

ей под ноги мизерный шанс на спасение. Но что бы он стал делать дальше, если бы она не сумела достать чертов кинжал?.. Раскрыл бы он себя, обрекая на провал выстроенный план безумной игры, — или же продолжил бы равнодушно наблюдать, как двое подонков губят ее, как рядом, за неодолимой стеной, гибнет от бессилия Плоидис?..

В ярости Иллиандра замахнулась ногой и с силой швырнула оковы прочь с эшафота. Звякнули цепи и натянулись, напоминая ей, что она по-прежнему была прикована к тяжелому кольцу, вмурованному в доски по самой середине.

Так же, как и безвольно висевший на веревках Плоидис.

Реальность наконец обрушилась на нее — страшная, безудержная, словно лавина. Крики, паника, стоны и вопли со всех сторон; толпа, беснующаяся, неудержимая, норовящая поглотить сама себя в хаотичном, бессмысленном движении. Звон металла, эхом отдающийся по площади, напуганное ржание лошадей, и крики, крики…

Сорвавшись с места, Иллиандра бросилась к Плоидису, опускаясь на колени и обхватывая ладонями его лицо.

— Плоидис!.. Ты слышишь меня?.. Слышишь?..

Но он не слышал, не открывал глаз, никак не реагировал ни на ее встревоженный, полный мольбы голос, ни на хлопки по щекам. В панике Иллиандра коснулась его шеи и не сдержала облегченного вздоха: сердце его билось. Замерзшие пальцы к его ноздрям, и слабое, но теплое дыхание согрело ее кожу.

— Плоидис, — с облегчением прошептала Иллиандра.

Быстрым взглядом она окинула кандалы, затем веревки, перетягивавшие его запястья. Пальцы его казались ей неестественно бледными — наверняка узлы были затянуты слишком сильно.

«Что делать?» — подумала она, чувствуя, как царившая вокруг паника охватывает и ее.

Перерезать веревки?.. Но Плоидис был без сознания, а перекладина стояла почти на самом краю эшафота. Что если она не сможет удержать его?.. В воображении ее, слишком живом и чувствительном от тревоги, быстро нарисовалась картина: Плоидис, раненый, бесчувственный, падает вниз и повисает на натянувшихся цепях кандалов…

Иллиандра подскочила, встряхивая головой, словно стараясь вытрясти из нее глупые неуместные мысли. Сделала шаг, оказываясь у Плоидиса за спиной, и, собрав в кулак всю свою волю, взглянула на его тело.

Страшное, кровавое месиво открылось ее глазам. Кровь обагряла всю его спину, стекала по его бедрам, лужицами скапливалась у коленей. Иллиандра не сдержала болезненного стона. Она опасалась приступа тошноты, но его не было — только холодный ужас, обволакивающий разум, струящийся по спине, сковывающий конечности.

Не может быть, не может быть, снова

застучала в ее голове спасительная для разума, но совершенно бесплодная мысль.

Не может быть.

Она должна сделать что-то. Она не может просто стоять вот так и смотреть на то, как он истекает кровью.

Перевязать.

Его нужно перевязать.

Но чем?..

Иллиандра в отчаянии оглядела себя. Верхние юбки были изорванными и запачканными, но вот нижние… самая нижняя, самая защищенная и достаточно тонкая и мягкая, чтобы послужить бинтом.

Недолго думая, Иллиандра подхватила юбки и, нещадно скомкивая, подобрала их наверх, одну за другой, добираясь до самой нижней. Есть. Лишь подол немного измазан и подпорчен, но в остальном… Не колеблясь, Иллиандра взялась за кинжал и принялась отпарывать тонкую ткань так высоко, как только была способна. Всего несколько взмахов кинжалом — а дальше полотно с треском принялось расходиться от одного натяжения. Еще миг — и она, придерживая ткань, чтобы та не запачкалась о доски помоста, выступила из ее складок.

Взгляд ее случайно скользнул по площади, по кромке стремившейся прочь толпы, и она осознала, что на нее смотрят. Смотрят все больше, вопреки панике и хаосу, подталкивая друг друга локтями, и оборачиваясь, и застывая с выражением не то изумления, не то брезгливого ужаса в глазах.

Иллиандра вообразила себя: бледная, всклокоченная, с задранными до груди юбками и выставленными на всеобщее обозрение кружевными панталонами, с растрепанными, грубо обрубленными волосами и блиставшим кинжалом в руке… она, принцесса Лиодаса.

Но стыдно ей почему-то не было. Было лишь невыносимо больно и гадко на душе.

Крысы, крысы… трусливые, безвольные и безропотные, не способные даже в собственной голове осознать, на чьей они стороне.

— Что вы смотрите?! — вскричала она, в конце концов срываясь. — Что смотрите, молчаливые предатели?!.. Бегите дальше, трусы!!.. Я хотя бы пытаюсь спасти своего короля!!..

И с этим, не тратя больше ни сил, ни времени на бессмысленные эмоции, Иллиандра рухнула на колени, даже не заботясь о том, чтобы оправить юбки, опавшие вокруг неряшливыми клубами, и принялась распарывать материю в один длинный, широкий и неровный бинт.

Еще несколько минут. Гомон толпы, отдаленный звон металла и Плоидис — по-прежнему без сознания. Дрожащими руками, со слезами на глазах, остервенелыми движениями Иллиандра взрезала тонкую ткань, всеми мыслями концентрируясь только на своем нехитром занятии. Сложить, вспороть, свернуть на коленях. Еще. Еще. Ей казалось, будто стоит ей отвлечься, стоит позволить себе поднять глаза или подумать о другом — и мир рухнет, ее воля рухнет, рассыпаясь осколками, утягивая ее в бездну отчаяния и безумия. И она не думала — ни о том, что будет после, ни о том, как им выбраться живыми из этого хаоса, ни о том, хватит ли сил у Плоидиса, чтобы оправиться от страшных ранений, леденивших ее кровь при одном только взгляде.