Вегетация
Шрифт:
Щука говорила очень необычные вещи. Это было так интересно, что даже дурнота словно бы немного отступила, вернее, показалась Мите неважной. Митя хотел услышать побольше и завозился, поворачиваясь к Щуке:
— Разве чумоходы не автономны? Они лесу подчиняются?
— Они того, как собаки, — ухмыльнулась Щука. — Когда чё-то лесу надо, он их посылает на то место. Когда ничё не надо, шарашатся сами по себе. А когда какая-нибудь хуйня у леса, то съёбываются оттуда.
Митю удивили пояснения Щуки. А почему бы и нет?.. Если считать зачумлённые машины некими искусственными животными селератного леса, то вполне логично
— Так кто же они такие — Ведьмы? — повторил Митя.
Щука не поняла его.
— Ведьмы — они и есть Ведьмы! Ты — Бродяга, я — Ведьма, хули ещё? На то он нас и держит, — Щука зло мотнула головой в сторону Егора Лексеича.
Митя забыл, что ему плохо. Мир, в котором он жил, словно бы обретал ещё одно измерение, и Митя вдруг ощутил его — неясно, но волнующе. В этом мире по неведомым законам образовались свои взаимосвязи, свои отношения. Люди видели их, но не осмысляли. Да, они деятельно приспособились к этим законам, как тараканы приспособились к человеческим жилищам, однако отрицали сам факт того, что живут в уже чужом доме.
А Маринка была поглощена собой, своей ревностью к судьбе. Ей хотелось уединиться, не видеть ничьих рож, и она забралась в кабину харвера — Егор Лексеич ей разрешил, хотя и велел ничего там не трогать. Маринке и дела не было до устройства комбайна. Она злилась. Она сейчас пылко ненавидела и Егора Лексеича, и Серёгу. Дядь Гора — сволочь! Когда ему надо привязать Харлея, так Муха — надёжная помощница, а когда ей, Маринке, что-то надо, так она — никто, просто глупая девка! Дядь Гора — бригадир с авторитетом, он мог бы объявить бригаде, что нет больше правила, по которому бабе нельзя руководить. Но он предпочёл остаться при старом дурацком порядке и не назначать Муху командиром мотолыги… Муха — похуй, лишь бы бригада не бухтела!.. Просто дядь Гора и сам ни шиша не верит, что она, Маринка, может командовать! И Серёга Башенин не верит! А ещё говорил, что любит, мудак!.. Ходит весь такой раздутый от гордости!.. Он под мостом прорвался, ага!.. А что он сделал-то? Ничего не сделал! Тупо давил на газ, долбил носом в шпалы, и всё! Это что — какая-то хитрость, что ли? Какое-то особое уменье? Кому-то другому на такое ума не хватило бы, да? Ну и суки же они оба!.. Маринка кусала губы и вытирала жгучие слёзы.
Серёга же и правда гордился своим подвигом. Впрочем, гордиться ему было не перед кем. Митяй опять прокис, а Маринка обиделась — спряталась в кабину харвера и плачет там, наверно… Серёге было очень жалко Маринку и очень неловко за себя. Он же не виноват!.. Он не сам, это бригадир его назначил!.. Серёга не знал, куда себя деть, и присел рядом с Митей.
— Чё, снова накатило? — участливо спросил он.
И Митяя тоже как-то жалко… Пидарасит его. Вот не повезло же брату — наглотался облучения, теперь трясётся весь зелёный… И чё делать-то?
— Голова болит? Блевать тянет? С глаз двоится? — допытывался Серёга. — Это как с похмела маяться, знаю… Давай я у Алёны таблетку какую-нибудь возьму? Или могу спиртяжки достать малёхо, резкость наведёшь…
Митю тронула забота Серёги. Видно, Серёга не совсем уж болван.
Однако Серёгу отвлекли. С опрокинутого путеукладчика Егору Лексеичу взволнованно закричал Фудин:
— Шеф! Шеф! Тут в кабине люди живые!.. Сами вылезти
Егор Лексеич сидел на раскладном стульчике.
— Ну, вытащите их! — крикнул он в ответ и оглянулся на бригаду. — Деев, Башенин, возьмите автоматы и помогите!
Серёга вздохнул, ободряюще потрепал Митю по плечу и поднялся.
Путеукладчик упал с насыпи так, что кабина легла на плотные заросли. Дверь кабины открывалась внутрь, как принято на железной дороге; её распахнуло и забило ветвями. Машинист и оператор крана оказались заперты. И у них не нашлось инструментов, чтобы разбить прочное окно.
Тонкие, упругие, дико ободранные стволы ивняка пронзили решётчатую конструкцию путеукладчика насквозь, будто заточенные копья. Здоровенный Калдей с треском полез вниз, в недра подъёмного крана, точно медведь в малинник, и, пристроившись, принялся колотить прикладом автомата в окно, пока оконная рама не выскочила из пазов — а стекло даже не треснуло. Калдей яростно выворотил раму наружу. Из кабины к нему уже кто-то тянулся.
Егор Лексеич ждал, расставив ноги и сцепив руки за спиной, — суровый и непримиримый. Алёна, Талка и даже Вильма подошли к бригадиру, с любопытством вглядываясь в пленников. За журчащим Инзером над лесами и хребтом мрачно догорала узкая щель заката. По тёмному небу плыли косматые тучи. Одного алабаевца вели Фудин и Матушкин, они имели победный вид, словно взяли врага в бою; другого алабаевца волочили на себе Калдей и Серёга: этот мужик был совсем плох — окровавленный и безвольно обвисший.
Уцелевшего пленника поставили перед Егором Лексеичем. Алабаевец был одет в камуфляж; половина головы у него была модно выбрита, а на голом черепе извивалась причудливая татуировка с хищными завитушками.
— Ну ты и расписной, — хмыкнул Егор Лексеич.
Алабаевец улыбнулся, блеснув в сумраке отличными зубами.
— Бросили вас свои, да?
— Думаю, они ещё вернутся, господин Типалов, — сказал пленный.
Егору Лексеичу стало неприятно, что его назвали по фамилии. Значит, алабаевцы в своей бригаде обсуждали его персону — хуйню всякую говорили.
— Напарник твой не доживёт, — возразил Егор Лексеич.
— Всё не так уж и скверно, — алабаевец встряхнулся, обретая уверенность. — Сотрясение — не смертельно. Рану на плече я ему перевязал. А сломанную ногу хирурги подлатают.
— У меня тут не больничка.
— Договоримся как-нибудь, — снисходительно пообещал алабаевец.
— А с Холодовским Саней ты договоришься? — спросил Егор Лексеич.
Он ещё не придумал, что делать с уцелевшим «спортсменом», но раненый ему точно не был нужен. А за Холодовского надо поквитаться. Егор Лексеич не испытывал желания отомстить. Саню убили — что ж, так получилось, никто не виноват, и Алабай не виноват. Однако напрячь свою бригаду — это в масть.
— Алёна, снимай с телефона, — распорядился Егор Лексеич.
Алёна тотчас обо всём догадалась и достала телефон.
Егор Лексеич взял у Фудина автомат и, отомкнув, посмотрел рожок.
— Вы что затеваете? — занервничал пленный.
— Обраточку пошлю Алабаю, — буднично пояснил Егор Лексеич.
Митя и Щука у мотолыги застыли, вытянувшись. Митя не мог поверить, что Егор Лексеич собирается расстрелять пленного. Бред какой-то!..
— Пиздец! — тихо охнула Щука.
Она-то не сомневалась в намерениях бригадира.