Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Господи! Фантасмагория!
— Дмитрий Петрович был знаком с Дашей? Я имею в виду — до Алешиных похорон.
— Нет. Впрочем… да, поверхностно. Мы как-то вдвоем заехали к ним. Курковых не было, ну, с Дашей чаю попили. Не там ищете. Обозвать Митьку «дракончиком»… ну ладно, шутка. А уж святым Граалем — совсем ни в какие ворота.
— Сергей Александрович, подождите минутку в машине, я заскочу к приятелю за вещами.
Валентин промчался проходными дворами за Елисеевским к Сашке. «Да, снял комнату у Никитских ворот за двести долларов в месяц». — «Плати лучше мне,
Продолжение диалога в автомобиле.
— Двадцать восьмого ноября вечером Марина сказала по телефону про этот чертов камень. По ее просьбе сестры отправились на станцию «Арбатскую», где, видимо, состоялась третья встреча.
— Видимо?
— Марина спустилась в метро одна, а Даша в темноте услышала тот голос.
— Она не выдумывает?
— Не знаю… непохоже.
— Я не доверяю никому — ни вам, ни этой девчонке.
— Взаимно. В это самое время вы занимались сделкой в «Страстоцвете». Вы звонили Марине?
— Не звонил. У меня есть свидетели.
— Ну а если вы ненадолго покинули комнату…
— Однако сколько острых и неизведанных ощущений в роли сыщика! Или преступника. А вот играть не довелось. Можно по-тихому позвонить, да, но мы не покидали кабинет.
— Кто — вы?
— Я, мой адвокат и Марк.
Машина въехала во двор, они вышли, разом взглянули вверх. На четвертом этаже в кухонном окошке вздрогнула, сдвинулась кружевная занавеска, над геранями в горшках появилось бледное лицо. Неестественно бледное по контрасту с ярко-красными губами и живым пламенеющим лоском волос. Народная примета: не доверяй рыжим.
Жива!
— Ага, вот кто по комнатам бродит, в окнах мелькает, — пробормотал Серж, а Валентин предложил (тоже почему-то вполголоса):
— Договорим здесь?
— О чем нам с вами…
— До какого часа вы тогда занимались сделкой?
— И что вы прицепились к нашей конторе!
— Неподалеку была обнаружена «волга» Алеши. И мертвое тело.
Во внезапной паузе на миг вообразилось: высотка с «Иллюзионом», продутый ветрами мост в густом желто-фиолетовом сумраке, в свирепой ноябрьской слякоти; обезображенный труп в ледяной воде — центральный символ, к которому стягивались нити воображения, пронизывающие пространство столичного пятачка — место преступления… Актер-любовник глубоко и мрачно задумался.
— Почему при совершении сделки не присутствовал Дмитрий Петрович?
— Что?.. А, сделка была заключена раньше, осталось деньги передать. Митька же накануне свалился в подагре, сильный приступ, лежал дома.
— Надо мне в вашу фирму наведаться. Вы утверждаете, что Алеша не имел к ней отношения. Может, имела Марина?
— В каком смысле? — В его взгляде (как тогда в зеркале) промелькнула бессильная враждебность. — А то вы не знаете!
— Чего я «не знаю»? О чем вы?
— Да, так… тяжело, тоска, — вырвалось признание. — Я пошел.
— Минутку!
— У меня один.
— А Марк?
— Казанский улетел в тот же вечер, двадцать восьмого, рейсом в восемь тридцать. В Южную Америку.
— Один?
— В Шереметьево отбыл под охраной.
— Под охраной?
— Ну, он увез мои деньги. Плата за акции.
— Сколько?
— Коммерческая тайна.
— Но она отражена в документах?
— Все отражено, все законно.
— Так сколько?
Серж взглянул затравленно и отрывисто рассмеялся.
— Двести тысяч долларов.
— Недурной капиталец вы за годы гласности спроворили.
— Завидно?
— Еще бы. (Тон между нами становился все нервознее… и рыжеволосая Даша глаз не сводит.) Марк действительно улетел?
— Боря посадил его на самолет.
— Боря? Наш студент?
— Студент — слишком большая роскошь на нынешнем историческом этапе. Время от времени он у нас подрабатывает в охране.
— Ах да, он же спортсмен, натренирован. Во сколько они с Марком отбыли?
— В шесть, в седьмом.
— Вы остались со своим адвокатом?
— Он тоже вскоре ушел. А я еще дождался факса из Америки.
— Значит, с шести часов алиби у вас нет?
— У меня есть все. Объясните же, зачем вам сдалось это следствие?
Боковым зрением Валентин уловил, как шевельнулась кружевная занавеска, лицо покачнулось, словно подало знак.
— Сдалось. О мотивах пока умолчу.
— Понятно.
— Ну так — алиби.
— Если понадобится — его засвидетельствует наша уборщица. Она убиралась до девяти, мы с ней вместе вышли, закрыли контору.
— Боря уже не вернулся?
— Вернулся после нас из Шереметьева, ночь отдежурил.
Бизнесмен вдруг развернулся и пошел к воротам. Валентин бросился следом.
— Сергей Александрович! Вам ни о чем не говорят такие цифры: три тысячи девяносто пять?
Остановился, обернулся. На посеревшем, но все равно красивом молодом лице — острый, даже хищный интерес.
— Повторите!
— Три тысячи девяносто пять.
— Не говорят. Горе вы сыщик. Откуда взялись эти цифры?
— Марина бредила… в ночь после похорон.
Бизнесмен едко усмехнулся и ушел. Валентин выскочил за ним на улицу: быстро удаляется, вот скрылся за углом с пивным подвальчиком, где, по-видимому, папа Пчелкин пил свое последнее пиво. Воскресные прогулки по Бульварному кольцу… Кого-то он видел на Рождество… старика, длинные седые волосы, брел понуро, согнувшись… Валентин завернул в роковой переулок. Под праздным фонарем (почему-то горящем в бледном воздухе — мелкий бес зажег знак погибели) снег уже замел все вчерашние следы, кровь; высоко в эркере смутно и недвижно зеленело рождественское дерево. Смотреть на него было почему-то неприятно — вот-вот задрожат темно-зеленые веточки от «красной руки». Зеленый камень… Валентин усмехнулся… Да, даже магический «философский камень» должен быть направлен чьей-то зловредной рукой. «Мы там два раза встречались». Но коли «встречались» — почему «запомни»? Марина сестре соврала?