Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
Он вернулся во двор. Лицо в окне. Они какое-то время смотрели друг на друга.
Страх на кладбище
В прихожей заливался телефон.
— Что у вас творится? Никто не открывает дверь, не отвечает на звонки!
— Боря, вы сюда приезжали?
— Конечно, черт возьми! Что с ней?
— Она спала. По-прежнему не говорит. А я какое-то время отсутствовал.
— Вы ее там бросили?
— Я врезал новый замок в ее комнату.
— Хорошо, еду.
— Давайте я к вам. — Надо
— Опять одну оставите?
— Возьму с собой, не волнуйтесь.
Они поехали в Измайлово. Даша на заднем сиденье то ли задремала, то ли задумалась с закрытыми глазами. Поехать с ним она согласилась нехотя, полдня проспала, никого в квартире не видела, ничего «такого» не слышала (в гостиную вообще не входила). Очнулась вдруг как от толчка, прочитала его записку («из своей комнаты по возможности не выходи»). Разумеется, не послушалась, пошла на кухню: они с Сержем в заснеженном дворике. Даша была какая-то другая, не «ночная» (заряженная энергией), а как будто вся сжалась от смертной тоски. Между тем для него все решилось в тот момент, как она выглянула в окно в бедных зимних цветах. Он внезапно понял, что может расстроить загадочный замысел и победить «дракончика», потому что полюбил ее (наверное, еще тогда, в майский полдень, когда упал янтарный гребень, а она не заметила, а он не понял). Конечно, захотелось ему немедленно доложить о своем открытии, но Валентин поостерегся — не к месту и не ко времени! — только мысленно дал клятву вести следствие крайне осторожно — на тот случай (не может быть, но все-таки…), если она с точки зрения закона замешана.
Даша не хотела никого видеть, точнее, ей было все равно (на эту ее апатию Валентин и рассчитывал, желая переговорить с «поклонником» наедине). Он оставил ее в машине в начале проспекта из обветшалых, спящих в садах дач и сквозь плавно опадающие хлопья прошел в бревенчатый домик, где Борис с бабушкой занимали две комнаты; в «Боренькиной» вишневый ковер в цветах косо пересекала шпага — как свидетельство благородных досугов; чудом уцелевшее в войне «всех против всех» — «старое, но грозное оружие».
— Вы же обещали привезти…
— Она в машине, никого не хочет видеть.
— Меня не хочет?
Борис бросился вон, но вскоре вернулся один, встревоженный, злой, энергичный — словом, готовый к бою. Они сидели в студенческой старомодной комнате, а за стенкой ходила бабушка, готовя чай. «Блеск и нищета» жилищ коммерсанта и студента вызывали, по русскому обыкновению, симпатию к последнему.
— Боренька, приглашай гостя, чай готов! — старческий, но бодрый голос за дверью.
— Бабушка, попозже, ладно? У нас разговор. Что вы от Даши узнали про убийство?
— Не торопитесь, все своим чередом. Мне известно, что двадцать восьмого ноября вы дежурили в фирме «Страстоцвет».
— Было дело.
— И отвезли Марка Казанского в Шереметьево.
— Да.
— Никаких происшествий по дороге, вы никуда не заезжали?
— Никуда.
— Странно. У Казанского было с собой
— Сколько? — искренне изумился Боря.
— Двести тысяч. Он бы не смог улететь с такой суммой за границу.
— Я не подозревал… — Боря задумался. — За Марка не переживайте, крутой делец. Он встретился с кем-то в толпе.
— С кем?
— Я не обратил внимания, сразу ушел. И уехал.
— Во сколько вы прибыли в аэропорт?
— Точно — в девятнадцать сорок, помню на электрических часах.
— Вот как… — Валентин кивнул. — Примерно в это время милиционер обнаружил «волгу» Алеши с пятнами крови на сиденьях. А когда вы вернулись в фирму, то Сержа уже не застали?
— Нет.
— Однако, по его словам, он покинул «Страстоцвет» в девять.
— Я не сразу вернулся — заезжал к Дмитрию Петровичу.
— Зачем?
— На прощание Марк продал ему свой «мерседес». Я поставил машину в гараж и поднялся к нему отдать ключи.
— Он действительно был болен?
— Наверное. — Боря пожал плечами. — Лежал в халате.
— Один?
— Я никого не видел, но квартира, знаете, не однокомнатная.
— О чем вы говорили?
— Ну, о чем… о Южной Америке, о марках, о «мерседесе»… как я Марка довез. Обычный разговор.
— И вы поехали в контору.
— Своим ходом, на троллейбусе. Ну, подремал до утра.
— Когда вы узнали про Алешу?
— На другой день. Даша позвонила: он не ночевал дома. Марина в больнице. Они с ума сходили.
— Вам известно, что накануне у Марины была встреча с кем-то на станции «Арбатская». И Даша ее сопровождала.
— В первый раз слышу! — Юноша помрачнел. — Она скрыла… Почему?
— Ее попросила сестра.
— И вдруг открылась вам?
— Ситуация изменилась. Ясно? Близкие погибли.
— Может, она вам и о вчерашнем вечере рассказывала?
— Даша сохранила разум и память, просто голос пропал. Я задаю вопрос — она пишет в тетрадке ответ.
— Что же произошло?! — воскликнул Боря в нетерпении, вскочил со скрипучего кресла и прошелся по комнате.
— Вырисовывается примерно так. В шесть часов сестры поехали на Арбат за обновками. Марина вернулась раньше и застала кого-то в квартире.
— Может, сама впустила?
— Похоже, у него есть ключ.
— У кого?
— У «дракончика», так я этого господина прозвал. Сегодня из переулка Серж в эркере видел нечто странное… Даша вроде бы спала.
— Что? Что видел?
— Красную руку, раздвигающую ветви елки.
— Красную? — Боря побледнел — чистое, привлекательное юностью лицо на густо-вишневом фоне ковра. — Почему красную? В крови?
— Может, перчатка. В общем, промелькнуло красное пятно.
— Что он делал в переулке?
— Пришел… зашел… не знаю. По Бульварному кольцу любит гулять по воскресеньям… обожатель Марины. Во сколько сегодня вы приезжали к Даше?
— Я не входил, мне не открыли.
— Во сколько?
— Часов в одиннадцать. Нет у меня красных перчаток.
— В переулке были?