Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
«Что-то». Что? Алеша был беден. Кто приходит сюда, проходит по этим комнатам, зовет: «Дракончик!» В чем цель загадочных явлений? «Поиски святого Грааля». Предсмертным бредом в московском переулке вдруг вспыхнула европейская магическая мечта… «…убил Алешу». — «Кто? Кто убил?» — «Святой Грааль».
Да что ж это значит. Господи? Вдруг вспомнился нервный разговор с Сержем. «Историк! Кто вас сюда послал?» — «Не иначе как черт!» — «У этого „черта“ есть кличка?» Разговорчик с душком, но… кличка «святой Грааль»?
От лукавой головоломки заныл левый висок. Валентин засмотрелся на алую пещерку над крестовиной (рождение и распятие). Мерцала золотая звезда над пастухами, магами и святым младенцем. «Мы ее так храним!» Игрушка дорогая, но двойного убийства явно не стоит; да «дракончик» давно бы забрал ее, нет, он ищет что-то другое. Или он — маньяк, вознамерившийся истребить эту семью. Например, уголовник, которого в свое время не сумел защитить в суде папа Пчелкин. Отсидев срок и повредясь в уме, он начинает мстить… И Марина все скрывает и его выгораживает? Ерунда!
Это кто-то «свой», кого так боялась Марина. На бульваре она воспользовалась мною — так утопающий хватается за соломинку в водовороте. И так испугалась на кладбище, что в самый скорбный бесповоротный момент попросила увести ее. Ужас реальный или, так сказать, инфернальный? Там были оба фирмача и студент. Они с утра участвовали в ритуале, но нервы у нее сдали в то последнее мгновение — когда гроб предали земле. Да, да, все естественно-жутко — однако загадочная фраза: «В толпе безопаснее».
Что ж, Марину с убийцей действительно связывала страшная тайна, в которой она никому не посмела признаться, и погибла. Валентин взглянул на черную удавку и вздрогнул.
Из прихожей послышался легкий шум, в дверях гостиной возникла Даша. Прелестное дитя — кожа нежно-розовая, словно воспаленная, пунцовый рот, опухший от слез (или от поцелуев), — прелестное и жалкое, взгляд потерянный, больной, как у человека, безнадежно пытающегося что-то вспомнить.
— Что будем делать, Даша? Тебе нужна сиделка.
Отрицательно покачала головой, губы произнесли беззвучное слово, но он понял: «пистолет».
— Обойдешься газовым, не хватало еще тюрьмы. В кого ты собираешься стрелять?
Она, прищурившись с презрением, сделала движение уйти; он опередил, загородил дорогу.
— Я взялся за это дело и доведу его до конца. Но у меня руки связаны, понимаешь? Я же не могу тебя постоянно с собой возить… Ну ладно, могу, согласен. И все равно тебя надо лечить.
Даша проскользнула в свою комнату. Валентин чего-то ждал в сильнейшем нетерпении. Вернулась с коричневой тетрадкой. Он прочел:
«Я выздоровлю сама, если буду жить дома. И согласна ездить».
Валентин будто бы медлил в раздумье, быстро пробегая предыдущие
«Тот голос отнял у меня голос».
«Ты выходил из моей комнаты, когда Валентин был в ванной».
«Нет, останусь! Мне надо быть здесь!»
«Почему бы нет? Пусть живет. Марина сказала, что доверяет только ему».
«Мне! — понял Валентин. — Только мне! Что ж, поживу».
Даша вырвала тетрадь и исчезла, щелкнул новый замок. А ночью в нестерпимой тоске, в смертном страхе пришла и разбудила его. Зажгли елку и просидели, промолчали до утра, до синего, сизого, белесого рассвета. Пещерка алела, ему было хорошо, а ей плохо, он чувствовал.
— Даша, скажи честно: ты хочешь, чтоб мы поймали убийцу?
Тут он заметил, что она спит.
«Страстоцвет»
Небольшой особняк в стиле московского ампира, в два этажа, с белыми полуколоннами по фасаду. Здоровенный детина — охранник, жующий жевачку (интересно, а Боря продолжает здесь подрабатывать?). «Вам назначено?» — «Нет. Сообщите Дмитрию Петровичу: с ним хотят поговорить о смерти Курковых». Детина переговорил по телефону, пропустил.
Обширный богатый кабинет с лепными потолками, коврами, мягкой мебелью, на двоих (два стола, два сейфа), видимо, здесь 28 ноября состоялось, так сказать, новоселье Сержа.
Валентин представился, спросил:
— Сергея Александровича нет?
— Присаживайтесь. Поехал к кладбищенским властям. Три гроба в одну могилу, как вам это нравится? — с вкрадчивым возбуждением заговорил Дмитрий Петрович, Митька — румяный, дюжий, свежий, словно распаренный из бани… этакий русский купец из Островского.
— А в могилу отца нельзя поместить? — осведомился Валентин.
— Тут вот какая сложность… Вы ведь, — с подчеркнутой любезностью, — историк?
— Бывший.
— Жутковатая история, а? Так вот. Когда хоронили Алешу, с материнской могилы перенесли на отцовскую памятник. Чтоб опять эту глыбу не ворочать (ведь и насчет отца надо приватно договариваться, покойнику всего третий год), Серж надеется купить разрешение на третий гроб.
— Жуть какая-то! — вырвалось у Валентина.
— Вот и я говорю: жуть, — жизнерадостно подхватил Дмитрий Петрович.
— Да лучше на новом каком-нибудь…
— Серж не хочет разлучать мужа с женой. Он меня с утра сегодня подкосил, ей-богу!
— Вы хорошо знали Курковых?
— Мимолетно. Вечер вместе провели.
— Но в похоронах Алеши участвовали.
— По доброте душевной. — В ясных глазах чуть не слеза блеснула… или усмешка. — А историк каким образом влип в эту историю?
— Я знакомый Марины. За день до смерти она попросила меня о помощи.
— Прям вот так вот на бульваре подошла и попросила?