Век серебра и стали
Шрифт:
До тех пор, пока небо вдалеке вдруг вновь не заревело пламенем.
Из дневников археолога. День первый
Охра, охра, охра – повсюду бесконечная охра, будто изголодавшаяся по свободе, кружащаяся в танце песчинок, гипнотизирующая пируэтами, воронками, кругами на песке: горячем, раскаленном, принимающим фантастическую форму ни то грифона, ни то древнего змия, и тут же таящим, чтобы обмануть воображение вновь…
Наверное, так бы я описал тот день – день начала раскопок, нашей экспедиции. Прости меня, читатель, если я не столь поэтичен, каким ты хотел бы меня видеть. Когда-то
Собственно, с такой бури и началась наша экспедиция. Признаюсь, непогода для меня тогда отошла на второй план. Куда более волнительным (или, если не изменяет память, так не говорят?) стало другое событие.
В этот раз с нами отправился сам господин Шампольон!
Для меня большая честь оказаться рядом с легендой… До сих пор не верю, что его открытие перевернуло мир. Нет, читатель, тут я не ошибаюсь. Именно перевернуло, а не перевернет – уверен, это уже случилось. Просто пока… не успело обрести достойную форму. Возможно, еще пять-десять лет – и мы не узнаем собственный мир.
Но я возвращусь к предмету рассказа. Пресловутая песчаная буря зверствовала, пока мы спасались в палатках, голодными глазами смотря на жестяные банки сардин. Как говорил один мой знакомый археолог: сначала мы едим сардины, потом – банки из-под них. Большой скупец…
Впрочем, буря утихла. Ведомые господином Шампольоном, его другом-англичанином со стеклянным глазом (фамилия его, кажется, Пенбери? Или Пендлбери? [4] ) и одним старым арабом, мы шли через пески Саккары, недалеко от древнего города Мемфиса: коварное, признаюсь, место. Ночь – как арктический лед, день – как жерло вулкана.
4
Британский археолог Джон Пендлбери в нашей действительности родился в 1904 г.
Еще мне постоянно сдувало ветром шляпу.
Погода, мягко говоря, нам не благоволила. Мы шагали среди уже найденных мастаб [5] , как стадо диких животных в поисках воды. Для чего, читатель? Не знаю. Никто не знает. Точнее, даже не так – не хочу вводить в заблуждение. Мы знали, что ищем новые захоронения, желательно – не разграбленные. Но не знали, какие конкретно. Не знали, почему в этот раз с нами сам господин Шампольон.
Нет, мы не знали. Только догадывались и чувствовали – на кончиках пальцах, как композиторы, ощущающие ритм новой мелодии. Надеюсь, сравнение мое покажется понятным.
5
Мастаба – ранний вид гробницы Древнего Египта. Усеченная пирамида с подземной погребальной камерой.
В тот день мы долго шли. Потом копали – казалось, вечность. Когда наступил вечер, разошлись по разбитым палаткам, сменив друг друга. Решили копать и ночью, хотя бы до тех пор, пока не станет невыносимо холодно, а усталость не собьет с ног. Господин Шампольон с другом, эти благородные добрые господа, предлагали ограничиться дневной работой – мы не согласились. Даже не помню, почему – наверное, хотели выглядеть героями в их глазах.
Впрочем, этот первый день был самым обычным, ничем не примечательным. Лишь до ночи, когда проснулся весь лагерь, потому что…
Мы наткнулись на мумию
Глава 2. Вначале была тетушка
Месяц прищурился на небе, разрезал черноту, словно серп, смазанный золотисто-желтой, сияющей кровью только скошенных колосьев пшеницы, созревших, августовских. Сплошная иллюзия лета – до августа еще далеко, еще успеют вернуться резкие заморозки, и ночь станет звенеть колокольчиками инея. Пока она – нежно-синяя.
Месяц заливал Санкт-Петербург призрачно-желтым. Блестели серебряные шпили зданий, мерцали купола Собора Вечного Осириса, и вода в каналах, колыхаясь, бредила воображение отражениями: искаженными, впитавшими черноту и желтизну. Центр города не смолкал, не до того было – ночью, когда ладья Солнечного Бога проходила через двенадцать часов тьмы врат Дуата, жизнь не замирала. Просто поворачивалась к миру другой стороной, показывала второе, чуть изуродованное, но с горящими глазами лицо: шумели кабаки, притоны, бордели, совершались выгодные сделки.
И только вокруг большого особняка – невесть кому принадлежавшего – жизнь замирала будто застывшим, терпким воском. Даже вода, и та, будто переставала отражать не только особняк, но и небо.
Здесь не водилось призраков – зато водились влиятельные люди. Особенно в такие, словно замирающие специально для них ночи.
Гранд-губернатор уже минуты три внимательно рассматривал кольца на пальцах Саргона. Велимира бижутерия никогда не интересовала, перстни он считал пережитком прошлого, пусть даже те и были фамильной ценностью или амулетом, но кольца Срагона… Напоминали сферы с отверстиями с обеих сторон, и сферы эти были исполосованы кольцами с клинописными символами – золотисто-лазуритовыми, будто крутящимися вокруг одной из тех далёких планет, название которой Велимир постоянно забывал. Целых четыре таких кольца – по два на каждой руке – больше всего напоминали гранд-губернатору древние астрономические приспособления, модели небесных сфер, астролябии, вдруг ставшие объемными. Велимир знал, что золотистые колечки на них поворачиваются, меняя узор и открывая новые символы – много раз видел, как Саргон проделывает этот фокус.
При свете ламп – хоть тут, радовался Велимир, они общались не в темноте! – одеяние Саргона приобретало божеский вид: балахон оказывался не бездонно-черным, а отдающим глубинным фиолетовым, с тонкими золотистыми узорами созвездий.
Маска, конечно, никуда не пропадала.
Из шести кресел за столом пустовало только одно. Велимир взглянул на большие часы с маятником, давно отбившие полночь – демонстративно вздохнул и нервно побарабанил пальцами по овальному столу.
– Ну и долго мы еще будем ждать? С опоздавшими никакой каши не сваришь…
– Терпение, Велимир, – протянул Саргон. – Терпение.
– Слушайте, на правах гранд-губернатора я могу всех опоздавших отстранять от своих должностей…
– Тебе придется придумать очень вескую причину для этого! Чтобы не повредить всему… мероприятию, – раздался голос с одного из кресел.
– О! Придумывать причины, можно сказать, мой конек.
Дверь в зал неожиданно хлопнула. Запыхавшийся человек дошел до кресла, громко плюхнулся.
– Ну наконец-то, – хмыкнул гранд-губернатор. – За сим, объявляю наше собрание открытым и бла-бла-бла. Боги, как хорошо, что мы не держим секретаря и не устраиваем прочий цирк…