Вэкфильдский священник
Шрифт:
— Душа моя, воскликнулъ я, желая успокоить страсти, черезчуръ разбушевавшіяся въ нашей семь, - нечего дивиться тому, что у дурного человка стыда нтъ: такіе люди стыдятся лишь добрыхъ своихъ побужденій, а порочными гордятся. Въ одномъ аллегорическомъ сказаніи говорится, что Грхъ и Стыдъ вначал были пріятели и всегда неразлучны; во вскор они почувствовали неудобства своего союза: Грхъ часто доставлялъ Стыду большія безпокойства, а Стыдъ, въ свою очередь, склоненъ былъ разоблачать тайныя козни Грха. Они долго вздорили между собою и, наконецъ, поршили разойтись навсегда. Грхъ смло выступилъ въ путь одинъ, въ догонку за Судьбой, которая шла впереди, въ образ палача. Но Стыдъ, робкій отъ природы, воротился и присосдился къ Добродтели, отъ которой онъ вмст съ Грхомъ давно ушелъ, въ начал ихъ общаго странствованія. И вотъ почему, дти мои, всегда такъ случается, что какъ только человкъ хоть немного поякшался съ Грхомъ, Стыдъ покидаетъ его на пути и спшитъ присоединиться къ тмъ немногимъ добродтелямъ, какія
XVI. Вэкфильдское семейство прибгаетъ къ хитростямъ; но ему противопоставляютъ еще большую хитрость
Не знаю, какъ чувствовала себя за это время моя Софія, но остальная семья скоро свыклась съ отсутствіемъ мистера Борчеля, утшаясь обществомъ нашего сквайра, который являлся теперь все чаще и оставался подолгу. Такъ какъ ему не удалось доставить моимъ дочерямъ городскихъ удовольствій, онъ желалъ вознаградить ихъ за это и не пропускалъ случая доставлять имъ всевозможныя маленькія развлеченія, доступныя въ нашей глуши. Онъ прізжалъ обыкновенно по утрамъ, когда сына моего и меня не было дома, и оставался въ семь по цлымъ часамъ, забавляя ихъ разсказами о Лондон, который былъ ему досконально извстенъ. Онъ повторялъ имъ вс слухи и замчанія, носившіеся въ атмосфер театровъ, и наизусть зналъ вс остроты и каламбуры высшаго свта, прежде чмъ они попадали въ сборники. Въ промежутки между разговорами онъ училъ моихъ дочерей играть въ пикетъ, а двухъ меньшихъ мальчиковъ драться на кулачкахъ, говоря, что такъ они лучше съумютъ постоять за себя. Но надежда имть его своимъ зятемъ въ значительной степени ослпляла насъ насчетъ его недостатковъ. Жена моя потратила-таки не мало хлопотъ, чтобы поймать этого жениха, или — выражаясь деликатне — употребила вс старанія, чтобы выставить свою дочку съ наилучшей стороны. Если печенье къ чаю выходило легкое и разсыпчатое — это оттого, что его замсила Оливія; когда наливка была особенно удачна — оказывалось, что сама Оливія выбирала для нея смородину; а пикули были оттого такъ зелены, что приготовлялись ея пальчиками; а если пуддингъ былъ такъ вкусенъ, то это потому, что мать послушалась ея совтовъ касательно его состава. Иногда бдняжка жена моя начинала уврять сквайра, что Оливія ростомъ какъ разъ будетъ ему подъ пару и заставляла ихъ становиться рядомъ, чтобы посмотрть, который выше. Вс эти хитрости, которыя она считала очень тонкими и осторожными, тогда какъ он всмъ бросались въ глаза, доставляли большое удовольствіе нашему благодтелю; онъ всякій день являлъ новыя доказательства своей страсти и хотя еще не заговаривалъ о женитьб, но, по нашему мннію, все къ тому и велъ. Его медлительность въ этомъ отношеніи мы приписывали то природной застнчивости, потому что онъ опасается сдлать неугодное своему дядюшк. Вскор, однакожъ, случилось такое обстоятельство, которое не дозволяло доле сомнваться въ томъ, что онъ желаетъ вступить въ ваше семейство: въ глазахъ моей жены оно было даже равносильно формальному общанію жениться.
Жена моя и дочери были въ гостяхъ у сосда Флемборо и тамъ оказалось, что по окрестностямъ ходитъ странствующій живописецъ, который сдлалъ портреты со всего семейства по пятнадцати шиллинговъ за штуку. Такъ какъ между семьей сосда Флемборо и нашей издавна существовало нкоторое соперничество по части изящнаго вкуса, такое явное преимущество всполошило всхъ моихъ, и что я ни говорилъ (а я пытался говорить многое), он все-таки ршили, что и намъ необходимо снимать съ себя портреты. Поэтому, какъ только пригласили живописца (что же я могъ тутъ подлать?), мы приступили къ обсужденію того, какъ бы получше доказать превосходство нашего вкуса въ выбор позъ и обстановки. Семейство сосда состояло изъ семи человкъ, и вс семеро изобразили себя съ апельсиномъ въ рук: на что же это похоже? Безвкусно, однообразно, никакой композиціи нтъ? Намъ хотлось чего нибудь въ блестящемъ стил, и посл долгихъ пререканій мы пришли къ единодушному соглашенію, чтобы помститься всмъ на одной большой исторической фамильной картин. Оно и дешевле, потому что на всхъ закажемъ одну раму, и не въ примръ благородне, такъ какъ нынче вс сколько нибудь образованныя семейства снимаютъ свои портреты именно такимъ образомъ. Мы никакъ не могли припомнить ни одного историческаго сюжета, подходящаго къ нашему случаю, и потому поршили, что каждый изъ насъ будетъ изображать, что нибудь самостоятельное. Моя жена пожелала явиться на картин въ вид Венеры и просила живописца не поскупиться на изображеніе брилліантовъ на ея лиф и въ волосахъ. Двое малютокъ расположились близь нея въ вид купидоновъ, я же въ полномъ облаченіи и съ повязкою черезъ плечо подавалъ ей свои книги — богословскіе споры съ Уистономъ. Оливію представили амазонкою: она сидла на груд цвтовъ въ зеленомъ плать, богато расшитомъ золотомъ, и съ хлыстомъ въ рук. Софія предстала пастушкою, и вокругъ нея столько овечекъ, сколько живописецъ согласился написать безъ увеличенія платы; а Моисей, великолпно разряженый, просилъ придлать ему еще и шляпу съ блымъ перомъ.
Все это до того понравилось сквайру, что онъ непремнно пожелалъ, чтобы и его приняли на фамильную картину, и просилъ написать его въ вид Александра Македонскаго у ногъ Оливіи. Мы поняли это какъ намекъ на то, что онъ желаетъ собственно вступить въ наше
Но пока многіе только насмхались, другіе предавались по поводу картины очень обиднымъ предположеніямъ и намекамъ. Портретъ сквайра въ сред нашего семейства приносилъ намъ такъ много чести, что не могъ не возбудить и зависти. Скандальные слухи поднялись со всхъ сторонъ, и спокойствіе наше безпрестанно нарушалось визитами друзей, приходившихъ сообщить намъ, что про насъ разсказывали недруги. На такія рчи и мы, конечно, не оставались въ долгу и отвчали на нихъ довольно запальчиво. А худая молва, какъ извстно, только скоре ростетъ отъ противорчія.
Одять мы собрались обсудить, чмъ бы остановить злословіе нашихъ враговъ, и придумали такую хитрую мру, которая мн вовсе не нравилась. Состояла она вотъ въ чемъ: такъ какъ намъ всего важне было удостовриться, точно ли мистеръ Торнчиль съ честными намреніями ухаживаетъ за нашею дочерью, жена моя взяла на себя вывести дло на чистую воду и для этого собралась посовтоваться съ нимъ насчетъ выбора жениха для своей старшей дочери; и если это не вызоветъ съ его стороны немедленнаго предложенія руки, поршили устрашить его соперникомъ. Но я ршительно возсталъ противъ этого и до тхъ поръ не соглашался, покуда Оливія не дала мн торжественнаго общанія выйти замужъ за этого мнимаго соперника, если сквайръ не помшаетъ этому, женившись на ней самъ. Таковъ былъ общій планъ, и хотя я пересталъ дятельно противиться ему, однакожъ и одобрить по-настоящему не могъ.
Въ слдующій разъ, когда пришелъ мистеръ Торнчиль, мои двочки не показывались, чтобы доставить мамаш случай выполнить свой планъ на простор; он ушли, однако же, не дальше сосдней комнаты, откуда могли подслушать весь разговоръ. Жена повела бесду очень искусно, замтивъ, что мистеръ Спэнкеръ довольно хорошая партія для одной изъ двицъ Флемборо. Сквайръ согласился съ этимъ, и тогда она выразила мысль, что съ хорошимъ приданымъ не мудрено найти и хорошихъ жениховъ.
— А вотъ помилуй Богъ бдныхъ-то невстъ! продолжала она: — что нынче значитъ красота, мистеръ Торнчиль? И что значатъ какія ни есть добродтели и хорошія качества въ наше время, когда вс только и помышляютъ о выгодахъ, да о нажив? Нынче уже не спрашиваютъ, какова двица, а такъ-таки прямо: много ли за нею приданаго?
— Сударыня, отвчалъ онъ, — я вполн признаю справедливость и оригинальность вашихъ замчаній; и будь я королемъ — ничего бы этого не было: тогда именно насталъ бы золотой вкъ для барышенъ-безприданницъ. И, конечно, прежде всего я озаботился бы устройствомъ судьбы вашихъ двухъ двицъ.
— Ахъ, сэръ, подхватила жена моя; — теперь я вижу, что вы изволите шутить! А хотла бы я быть королевой: тогда я знаю, кого бы моя старшая дочь выбрала себ въ мужья. Да, кстати, разъ вы сами навели меня на эту мысль, скажите мн серьезно, мистеръ Торнчиль, нельзя ли найти для нея подходящаго мужа? Ей теперь девятнадцать лтъ, она ужъ вполн взрослая, воспитанная, и даже, могу сказать безъ хвастовства, ничмъ не обижена отъ природы.
— Сударыня, отвчалъ онъ, — если бы я взялся выбирать ей мужа, я бы искалъ человка, одареннаго всми совершенствами, могущими составить счастіе такого ангела: человка разумнаго, богатаго, съ возвышенными вкусами и сердечною искренностью. Вотъ какимъ долженъ быть, по моему мннію, подходящій для нея мужъ, сударыня.
— Прекрасно, сэръ; но знаете ли вы такого человка?
— Нтъ, сударыня, — сказалъ онъ, — и полагаю, что невозможно найти такого, который былъ бы достоинъ ея. Она такое сокровище, что не подобаетъ одному человку обладать ею: она — богиня; клянусь душой, я говорю только то, что думаю: она — ангелъ.
— Ахъ, мистеръ Торнчиль, вы все льстите моей бдной двочк; а мы подумываемъ выдать ее за одного изъ вашихъ фермеровъ, у котораго недавно умерла мать и ему нужна хозяйка. Вы, вроятно, догадались о комъ я говорю, это фермеръ Уильямсъ; обстоятельный человкъ, мистеръ Торнчиль, и она за нимъ безъ хлба сидть не будетъ; къ тому же онъ уже нсколько разъ длалъ ей предложеніе — (что, мимоходомъ сказать, была правда). — Но только, продолжала она, — мн было бы пріятно слышать, сэръ, что вы одобряете нашъ выборъ.