Вексель Судьбы. Книга 1
Шрифт:
— Ты не женился после развода? — неожиданно сменил Тропецкий тему разговора.
— Нет. Не время сейчас.
— А как тогда ты проводишь досуг?
Подобного вопроса я, признаюсь, от совершенно не ожидал, и потому ответил не вполне убедительно и немного раздражённо:
— Как-то решаю. Однако это никого не касается.
— Тогда ты ночью будешь дома один?
— Скорее всего нет, поскольку ты ничего не сказал мне про гостиницу, где планируешь остановиться.
— Разумеется, я остановлюсь у тебя. Я хочу, чтобы ты нашёл и привёз ко мне женщину. Ну и себе, если захочешь.
Торопецкий
— У нас здесь не принято заниматься этими делами дома. В Берлине имеется несколько «шлюхенштрассе», и я бы предпочёл съездить именно туда.
— Ладно, поговорим об этом позже, — ответил, зевая, Тропецкий и неожиданно поинтересовался, могу ли я дать ему возможность принять ванну:
— В Париже запретили использовать электричество для приготовления горячей воды, поэтому я не мылся больше двух недель, — ничтоже сумняшеся пояснил Тропецкий своё желание воспользоваться моей ванной комнатой. — Кроме того, я практически не спал последнюю ночь. Так что если засну в ванной — прошу разбудить!
— Лучше у меня в ванной не спать, — предостерёг я его. — В колонке угольный газ, давление в последнее время стало часто пропадать, так что если пламя загаснет — можно угореть.
— Чёрт, вот и не поверишь, что мы живём в Европе! Словно опять в немытой России с худыми трубами и перепившимися банщиками!
— Война, увы, накладывает и не такие ограничения…
Тем не менее напуганный моим предостережением, Тропецкий провёл в ванной не более пятнадцати минут. Всё это время я, зациклившись на его странностях, не мог заниматься никакими своими делами и просто молча сидел в кресле. Когда же он вошёл в комнату, я не мог не отметить, что переодевшись в новую сорочку и источая аромат парижского одеколона, он по-прежнему выглядит неухожено и неопрятно.
— Ну что, герр Фатов, едем?
Я взглянул на часы: было около шести — самое время для начала вечерних мероприятий.
В филармоническом кафе в тот вечер репетировали клавирные вещи Баха, поэтому большим и шумным оркестром, под звуки которого Тропецкий собирался со мной секретничать, здесь, увы, не пахло. Тем не менее других вариантов у нас не имелось. Я выбрал столик в небольшой арочной нише, в которой, как мне показалось, звуки музыки резонируют наиболее сильно и потому там больше шансов сохранить беседу никем не услышанной.
Убедившись, что знакомый официант заметил нас и направляется к нашему столику с меню, я поднялся, чтобы заглянуть в соседнюю комнату, однако вновь услыхал от Тропецкого нечто странное:
— Куда это ты собрался?
— В туалет.
— Зачем? Мне же надо с тобой говорить!
От такого заявления я натурально растерялся и снова не мог с ходу решить, что ответить. Единственное, что я придумал — постараться его успокоить, сказав, что задержусь не более чем на минуту. «Вот тоже, свалился мне, словно снег на голову! С чего это принесла его нелёгкая…»
Когда я вернулся, то оказалось, что Тропецкий, в очередной раз проявив
— У немцев тяжёлая и вредная кухня, — заметил он. — Но иногда организму полезно отдохнуть от хорошего.
— В Париже, я полагаю, еда по-прежнему на высоте?
— О, да. Не буду скромничать, но я даже не заметил перемен. Немецкие офицеры толпами валят к нам из северных провинций, чтобы только отдохнуть от своей вонючей свиной колбасы с картофелем. А с обедневшего юга в Париж везут и везут непревзойдённую лимузенскую говядину и овернских жёлтых кур.
— Боюсь, скоро этот рай может прикрыться. Если англичане активизируются в Африке, то Германия намерена оккупировать всю Францию целиком. И солдаты вермахта сожрут у Петэна[15] всех его кур.
— Возможно. Но я не думаю, что немцы окажутся столь глупы, чтобы лишать продуктов парижские рестораны. У нас многие выражают надежду, что оккупация Франции пойдёт им на пользу — они хотя бы научатся правильно употреблять алкоголь. А то я посмотрел — здесь кроме пива, польской водки и кислого рислинга в меню ничего и нет. А кстати — когда начинают бомбить? Нас здесь не разбомбят?
— Англичане уже давно не бомбили Берлин. Да и когда раньше прилетали, то особой точностью не отличались. Любопытно то, что Берлин две недели назад начали бомбить русские. Но им долго лететь, и они если отправились сюда — то появятся не раньше полуночи.
— Русские бомбили Берлин? Не может такого быть!
— Может, это факт. Правда, газеты утверждают, что это дело рук англичан, однако те открещиваются. К тому же кто-то давеча отбомбился по Штеттину — а он англичанам явно не по пути.
— Ну, тогда прими мои поздравления, — неожиданно сказал Тропецкий и расплылся в саркастической улыбке.
— Я не понял. Поздравления с чем?
— С очередным успехом Советов. Ведь ты, Платон, советский шпион?
От такого заявления у меня перебило дыхание и мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы сохранить невозмутимость. Не знаю, заметил ли Тропецкий всю эту борьбу внутри меня, но даже если и заметил, то, наверное, мне не следовало столь сильно этого опасаться — ведь обвинение в шпионаже, произнесённое в воющей стране, способно смутить и поколебать любого, вплоть до фюрера.
— Это интересно, — ответил я, стараясь при насмешливости своего тона продемонстрировать небольшое волнение — ведь как-никак, за подобные вещи в Рейхе не жалуют. — А почему только советский? Я могу быть шпионом де Голля или сиамского короля.
— Для де Голля ты слишком плохо знаешь французский, равно как плохо говоришь и на языке его хозяев-англичан, — раздражённо рявкнул Тропецкий и вытащил из бокового кармана пиджака свёрнутый в несколько раз газетный листок. — Читай! Хотя это тебе не жареные каштаны покупать, давай-ка я лучше сам переведу.