Веление долга
Шрифт:
Об умении держать себя с подчиненными мне напомнил однажды и командир эскадрильи Долгов. Произошло это после вылета на отработку бреющего полета. Мы взлетели звеном. Вначале все шло хорошо. Звено летело на заданной высоте и скорости. Посматриваю на ведомых: оба идут на своем месте. Прибавил еще скорость и уменьшил высоту. Смотрю прежде всего на младшего - пилот держится молодцом. Сразу видно - есть у него огонек, желание доказать, что и он может хорошо летать. Потом посмотрел, как идет мой второй ведомый. Оказывается, его уже нет на месте. Где же он отстал? Начинаю поиск, отворачиваю машину
Разворачиваюсь домой… Сели. Ждем. [16]
А командир эскадрильи уже спрашивает, где же третий самолет.
– Отстал, - отвечаю.
– Почему?
– Не знаю еще. Вот сядет, спрошу у него и доложу вам.
– Командир звена, - говорил Долгов, - все должен знать вовремя. Почему отстал летчик в воздухе? Вы же видели его?
Слова правильные. Проглотил я молча этот справедливый упрек и жду, когда приземлится летчик. Едва машина закончила пробег, иду навстречу. Стараюсь быть спокойным, а внутри все кипит.
– Почему отстал, где пропадал?
– Мотор что-то барахлил.
Тут же приказываю технику звена проверить, что случилось с мотором. А затем продолжаю разговор и незаметно для себя все повышаю голос, особенно после того, как техник доложил, что мотор работает нормально.
– Говоришь, что мотор начал в воздухе барахлить, так зачем полез на полторы тысячи метров? Нужно было, как положено, немножко набрать высоту и идти на аэродром. А ты сел даже позже нас. Чего висел, красовался? Ну, отвечай, я хочу знать правду. Ведь ты все звено подвел!…
Конечно, мой крик мало помог делу.
Несколько позже Долгов подозвал меня к себе и говорит:
– Ну зачем ты кричал на летчика? Ведь крик показывает не силу твою, а слабость, обижает подчиненного. Если он провинился - накажи, но так, чтобы он понял свою ошибку. Умей убедить подчиненного, что нужно делать так, а не иначе, укажи ему путь исправления ошибки.
Этот и ряд других советов командира эскадрильи и командира отряда помогали мне постепенно овладевать основами высокого искусства воспитания и обучения подчиненных. Я стал еще внимательнее присматриваться, как работают с летчиками и механиками более опытные командиры. Дела в звене пошли лучше. [17]
Командир бригады допустил меня к полетам на новых, только что полученных самолетах. А летали в тот день лишь командиры отрядов и эскадрилий. Я и мои летчики поняли это как поощрение всему звену. Мы с еще большим старанием начали изучать новую машину, ее особенности. Долгов заметил это. И, видимо учитывая силу психологического воздействия примера командира на летчиков, он приказал мне подняться на новой машине и выполнить на ней ряд фигур.
– Учтите, - говорил Долгов: - весь летный состав эскадрильи будет наблюдать за вашим полетом.
Экзамен был для меня очень трудным. Необходимая литература, в частности инструкция о выполнении пилотажа на этом самолете, еще не поступила. Да и некоторые товарищи «припугнули» меня: машина трудная, посадка на ней сложная, маневр тоже не тот.
Действительно, форма нового самолета была необычной.
Нет, говорят, худа без добра. Предупреждение о том, что новый истребитель «с особинкой» и его сразу «не оседлаешь», сыграло положительную роль: от явно излишней самоуверенности, что без труда вылечу на новой машине, не осталось и следа. Вместо нее пришло страстное желание так познать новый самолет, чтобы в нем не было никаких «белых пятен». И я буквально «вызубрил» самолет, внимательно изучил все его особенности, а затем потребовал таких же знаний машины и от своих подчиненных.
Экзамен, который устроил Долгов, я выдержал потому, что изучил самолет еще во время его сборки. Вместе с техником я прощупал тогда каждый узел, каждый винтик. Придирчиво и тщательно изучал я машину, особенности ее пилотирования во время полетов руководящего состава. Показательный полет на глазах у всей эскадрильи мне удалось выполнить, [18] что называется, «без сучка и задоринки». Самолет оказался хорошим. Выполняя заданные фигуры, я старался действовать так же точно и плавно, как действовал командир, когда несколько ранее «провозил» меня на этом новом истребителе, признанном в то время одним из лучших в мире.
Так же скрупулезно пришлось осваивать и особенности стрельбы на новом самолете по воздушным и наземным целям. Дело в том, что на этой машине пулеметы и пушки были установлены по-иному, и, для того чтобы сохранить за собой звание хорошего стрелка, пришлось снова упорно заниматься теорией стрельбы. Я продумывал каждое возможное положение самолета в воздухе, чертил схемы, сам пристрелял оружие в тире. Много тренировался на земле и в воздухе. И все же стрельбы не сразу прошли успешно. Были неудачи. Но они не пугали, а подстегивали нас, заставляли заниматься с утроенной энергией.
Так шли дни, месяцы. Мы планомерно и настойчиво учились искусству ведения воздушного боя. Этому обязывала нас и международная обстановка. В тот период за рубежом уже полыхала война. Она шла в Китае, в Абиссинии. Открыто готовился к захвату чужих территорий Гитлер. Сознание личной ответственности за безопасность Родины заставляло каждого из нас работать, не жалея сил. И мы, летчики, к этому времени уже приобрели известный опыт, навыки. Я, например, уже летал ночью в сложных условиях. Весь личный состав настойчиво работал над тем, как повысить боевую готовность части, ускорить запуск моторов при срочных вылетах.
И вот в феврале 1938 года на аэродроме прозвучал сигнал боевой тревоги. Наше звено дежурило. Естественно, что именно нам и пришлось вылетать первыми. Я и мои товарищи мгновенно выбежали из домика и помчались к ангару. Через минуту истребитель был уже выкачен на поле. Запустил подогретый мотор. Взлетаю и иду навстречу вражескому самолету, который пересек границу. Погода стояла отвратительная, видимость - минимальная. Надеюсь, что где-нибудь появится «окно» и я поймаю противника, не выпущу [19] его живым. Но враг хитер и осторожен. Он сразу же повернул назад и ушел на свою территорию.