Велетская слава
Шрифт:
Люб помог девушке спуститься с перил и, не выпуская из рук, страстно поцеловал ее.
– Старик упрям, но отходчив, - рассмеялся он, - и уже наверняка смирился с тем, что ты станешь его невесткой. И не такого он плохого мнения о твоем воинстве как он хочет показать – говорит, что наслышан о том, что ты творила в Девине.
– Не те истории, что любят слушать мужчины, - хищно улыбнулась Власта.
– Мой отец не из пугливых, - хмыкнул Люб, - пусть твои девок бояться франки.
– Они еще не знают с кем связались, - рассмеялась Власта, - одна только
Поигрывая окованной железом булавой, рослая деваха оскалила крепкие зубы, словно показывая, что слова Власты не такая уж и шутка. Выглядела она, впрочем, вполне миловидно: стройная, но грудастая, с двумя толстыми косами цвета спелой пшеницы. Темно-синие глаза напоминали цветом море, окружавшее остров Лесё, где Люб и Власта впервые увидели эту девушку. До того как вступить в «девичью дружину», Хельга была прислужницей в храме Эгира и Ран – на острове находилось известное по всей Скандии святилище морских великанов. Говорили, именно здесь свирепые девы-волны – дочери Владык Моря, – задали жару самому Тору и их неукротимый норов перешел и девам Лесё. В память о священном острове Хельга носила на шее связку раковин – этим талисманом девушка дорожила больше, чем любым трофеем.
У ног Хельги притулилась тоненькая как тростинка девушка, неторопливо точившая свой кинжал, время от времени проверяя его остроту большим пальцем. Светлые, почти белые волосы и почти бесцветные глаза, выдавали уроженку земель эстов. Йильма, купленная Властой на невольничьим рынке в Бирке, также как и Хельга входила в число тех девушек, что Власта набирала в свой отряд, возмещая потери еще со времен Чехии и позже – в битве при Бравалле. Все эти девушки неотлучно сопровождали свою княгиню, не выпуская оружия из рук, давая тем самым множество поводов для слухов и сплетен.
– Надеюсь, твоим девицам скоро придется показать свою удаль, - усмехнулся Люб, - отец говорит, что посмотрит чего ты стоишь на войне, а там подумает и о свадьбе.
– Надеюсь, не разочаровать свекра, - хмыкнула девушка, - и долго ждать той войны?
– Скорей всего нет, - понизил голос Люб, - хотя и тут отец не говорит прямо. Он хочет дождаться Ночи Папоротника и Воды, но до нее осталось совсем ничего. Скорей всего, он ждет знамения, что позволит ему принять верное решение.
– Будем надеяться, что боги не оставят его знаками, - пылко сказала Власта, - я ночами молюсь Моране, чтобы она прекратила этот затянувшийся мир.
– И как меня угораздило влюбиться в столь кровожадную женщину?
– Люб улыбаясь, привлек Власту, сбивая с нее шапку и запуская руку в русые волосы. Но, даже целуя алые губы, он помнил о собственном пророчестве, услышанном от жены, - теперь уже вдовы конунга Сигфреда. Богиня смерти, столь почитаемая Властой, должна дать свой знак – и он уже измаялся в ожидании.
– Я Бог твой, Я Тот, который одевает поля муравою и листвием леса; в Моей власти плоды нив и дерев, приплод стад и все, что служит в пользу человека: все это даю чтущим Меня и отнимаю от отвергающих меня!
Пламя костров, горевших на берегу озера, отражалось в черной воде, пока стоявший меж них жрец, в белом одеянии и с венком из зеленых листьев, читал молитву. На груди его, на кожаных ремнях, висел человеческий череп. Позади жреца начинался мост, уводящий к острову посреди священного озера, где и возвышалась Ретра, главное святилище ратарей. Высокие стены храма покрывали изображения Богов и Богинь, вырезанных с необычайным правдоподобием. На стенах торчали и мрачные свидетели побед велетов — высокие
Послышался стук копыт и младшие жрецы вывели из храма белого коня, убранного зелеными побегами и цветами. Шедшие впереди животного служители бога несли перед собой длинное копье, меч и широкий щит: Яровит, бог приплода и любовной страсти, покровительствовал всякой ярости – в бою и любовных утехах внушая страсть и волю к победе, на ристалище или любовном ложе.
Верховный жрец, приняв из рук слуг меч, подошел к коню, успокаивающе погладив его по гриве и вдруг резким ударом разрубил ему шею. Забившееся в агонии животное рухнуло на землю, жалобно суча копытами. Меж тем служитель Яровита, приняв из рук жрецов сноп золотистых колосьев, макал его в алые струи и окроплял толпу, произнося слова благословения:
– Святая ночь, да наполнит чресла ваши желанием и не отпустит без приплоду! Как Яровит сходится с Живой, осеняя все живое своей благодатью, так и этой ночью, да соединится мужское с женским, дабы напитать божественной силой наши поля и скот наш и людей наших! Девы – да одарит Жива ваши лона своей благодатью!
Он повелительно взмахнул рукой и все женщины, что были на берегу с визгом и хохотом бросились в лес.
– Мужи – да одарит Яровит вас своей силой!
Он снова взмахнул снопом и капли крови оросили уже лица мужчин – и те, с воинственными криками, устремились за женщинами, чей заливистый смех еще раздавался из леса. На берегу остались лишь служители Яровита, к которым по мосту шли обнаженные женщины с венками в распущенных волосах – жрицы богини Живы. Шедшая впереди всех – зеленоглазая красавица, с длинными светлыми волосами, – с порывистым вздохом прильнула к груди жреца, властно распахнувшего одеяние, обнажив поджарое мускулистое тело. Его член гордо вздымался, наливаясь мужской силой и откликаясь на шаловливые ласки нежных рук и влажных губ. Другие жрецы также быстро нашли себе спутниц на ночь и вскоре весь берег озера наполнился похотливыми стонами и страстными шепотами, воздающими извечную славу богам - покровителям жизни, любовной страсти и земного плодородия.
Все детство Люба прошло в селениях лютичей на берегу озера, и леса, окружавшие их, ему также были хорошо знакомы. Однако сейчас, едва ступив в лес, Люб вдруг осознал, что заблудился. Все вокруг, - раскинувшие разлапистые ветви могучие деревья, густые травы, цеплявшие его за ноги, мох и ядовитые поганки, покрывавшие поваленные стволы, - казалось незнакомым и от этого одновременно пугающим и манящим. Вся чаща была наполнена влагой: ноги по щиколотку погружались в сырую почву, случайно задетая ветка норовила пролиться за шиворот холодной водой, а меж деревьев ползли клубы тягучего, белого словно молоко, тумана. Меж высоких папоротников мерцали разноцветные огоньки – будто лепестки легендарного Огнецвета, что распускается именно в эту ночь. Средь деревьев мелькали смутные тени со светящимися глазами, в лесу раздавались шорохи, средь которых Любу послышались отголоски игривого смеха.