Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни
Шрифт:
– Значит, мы и будет этими узлами связи между ними!
Сказали они в один голос. Потом у обоих широко открытые от удивления глаза, улыбка, и немного дружного смеха. Алма вернулась в комнату, и сразу увидела сидевшего на диване Алекса.
– Привет, а ты что не спишь? Уже первый час.
– Тебя ждал, хотел поговорить.
– О чём?
– Надо перед тобой извиниться, ты можешь общаться с кем хочешь. Только можно одно условие?
– Какое?
– При этом ты будешь продолжать дружить со мной. Ты же так можешь? – весело, и со своей обаятельной улыбкой ответил он.
Наигранно
– Конечно же, Алекс!
Легко подскочив к нему, она обвила его шею своими тонкими руками в дружеских объятиях.
– Хорошо, что будет всё, как и прежде.
– Да. Я никогда не верила, что поссорюсь с лучшим другом из-за подобной ерунды.
– И не верь. Этого больше никогда не произойдёт. Ладно, пойдём, а то уже первый час, а завтра уроки.
– Сегодня, Алекс, сегодня, – с улыбкой поправила она.
====== Поворот ======
Целый день в академии было невозможно находиться. Безумная жара в последний майский день. Все ходили туда-сюда с чемоданами, сумками, разными вещами. Обычная атмосфера помещений изменилась, и серо-лимонные стены из мрамора резко потеплели в своём тоне. Через вытянутые окна проникало море света, и в эти окна можно было увидеть настоящее море, но, только мёртвое. Завтрашний день отъезда становился общим для всех, но это не распространялось только на двух людей – Алму и Николаса. Девочка быстро собралась ещё ранним утром, и ушла на улицу. Вашингктон не собиралась оставаться на всё лето в академии, но кто за ней приедет? Не отец же. Улыбнувшись собственным мыслям, точнее посмеявшись над ними, Алма представила, что будет, если он придёт. Теперь улыбка быстро сошла с лица, и девочка, поморщившись, решила даже не думать об этом. Она остановилась. Лес был настолько зелёный и успокаивающий, что она практически сразу забыла плохие мысли, но увлеклась серьёзными. Куда же ей отправиться на лето? К дяде? Сумасшествие, она не знает куда идти, не знает, как далеко находится от него. А Глафнег? Он вообще странствующий маг, одно место он тогда держал из-за неё, а кто знает, где он сейчас. Всё ещё размышляя, девочка дошла до их с Ником «катакомб», и только сейчас подумала о том, что так давно не вызывала маму, а те два раза, когда она была рядом не спрашивала того, на чём они остановились в декабре. Но сейчас было нельзя её вызвать, потому, что ещё не прошло нужного времени. А ведь у неё можно было бы спросить, как она видит летние каникулы дочки. Только тут Алмы коснулась одна бредовая идея, но только её девочка и видела единственно верной.
– Алма, – она резко повернула голову от неожиданности.
– Профессор Авроним? – девочка никак не могла поверить в то, что сюда пришла Лерил.
– Да. Я хотела поговорить с тобой о летних каникулах, – медленно начала она, и Алма окаменела от такого её тона. Какое-то понимание, сочувствие, доброта, и всё это вместе пришло взамен холоду и строгости, а это бывало так редко, и никогда так сильно, – ты уже решила, где будешь всё лето?
– Ну да. Июнь – где-то на улице, июль – где-то не улице, а август – в Кохиле на улице.
– Алма, я серьёзно.
– Я тоже. Как бы это не звучало, но мне хочется путешествовать, а, то полгода без риска проблем и открытий –
– Эх, Марина.
– Думаете, что я могла бы войти в историю, как На-месте-не-сидящая?
– Возможно. Но вернёмся в настоящему, куда ты собираешься идти?
– На самом деле, я думаю, что смогу вернуться к дяде, но не задержусь там больше, чем на месяц, хочется увидеть город речных эльфов, ну а потом экскурсия по лесам Владыки Неметона, и моему историческому дому.
– Что? Повтори последнее.
– Да, вам не послышалось, я хотела бы спуститься под воду, посмотреть, как там всё после революции.
– А если тебя узнают? Алма, не надо.
– Я хочу увидеть, что там сейчас. Это же мой дом, мой мир. Это всё мой не потому, что я – Марина, а потому, что я так чувствую. Мне не хочется забывать все те, почти, девятнадцать лет.
– Алма, я понимаю, но пока что, тебе лучше туда не ходить, прошло слишком мало времени.
– Ну,… тогда я вернусь в Кохиль, или подольше поживу и дяди, тогда всё сдвинется.
– А, может быть, ты примешь другой вариант?
– Какой же?
– Ник будет рад, если вы проведёте лето вместе.
– Но в академии никого не будет.
– Да, я знаю. А ты думала, куда он уезжает на лето? У меня есть собственный дом. Не могу сказать. Что большой, но для твоих места хватит.
– спасибо большое, мисс Лерил, но я слишком давно не видела дядю и дедушку.
– А к отцу ты не поедешь?
– Нет, с ним я не виделась меньше, чем с Глафнегом и Доэлнором по отдельности.
– Но когда ты успела?
– На самом деле, многие видели меня, когда я это успевала. Я не хочу больше встречаться с ним, и, надеюсь, что пока меня не будет, он сюда не придёт. И, знаете, здесь начало забываться то блаженное чувства одиночества, я рада, но для меня тоска – не самое плохое, мне хочется снова ощутить её.
– Тебе это так нравится?
– Тут уже не об этом речь. Одиночество, тоска, холод, это всё – такие «наркотики» для меня. В переизбытке они могут убить, но когда их нет рядом, я так, же чувствую себя плохо, и хочу снова испытать всё это.
– Это невозможно, – тихо проговорила женщина, будто видя в Алме не её, но, так и было, – ты, скорее всего, не поверишь, если я скажу, но ты так похожа на свою бабушку, на Жалис.
– Чем?
– Она не могла жить без боя на сердце, любила специально накручивать себя. И, однажды, упомянула об этом, как о своей личной потребности, как о «наркотике».
– Я её, от части, понимаю.
– Тогда, может, хотя бы ты объяснишь для чего это? Что в этом хорошего?
– Просто всё построено на контрастах. Потом, после боя, одиночества, боли и потерь, ещё ярче воспринимается даже самая обычная беседа с друзьями.
Алма и Лерил сидели на поваленном, старом дереве, обе, в окружении шелеста и шёпота листьев. Тихо, среди яркого света и зелённой массы листвы, находящейся в постоянном движении. Лёгкое, изумрудное платье Лерил трепал слабый ветер, так же шевелящий гладь реки, а на другом берегу и море. Алма слышала это, слышала его, и почти понимала, что говорит ей солёная вода.
– Когда ты собираешься уехать? – так тихо, словно тоже была свежей, шепчущей листвой спросила Авроним.
– Завтра, рано утром.