Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни
Шрифт:
– Беги, идтиотка! – заорал Аргон, и резко дёрнул девушку за руку.
Она побежала, почему-то забыв сразу обернуться животным. Бегом! Не останавливаться! Других слов не могло быть у неё в голове! Аргон бежал впереди с такой скоростью, что девушка удивилась тому, что раньше не замечала его способностей к бегу, но тут, же пожалела об этом! «Лучше бы и не замечала!», она споткнулась, увидев напоследок, как Аргон обернулся соколом, поняла, что сейчас он улетит, а земля всё сильнее дрожала от приближения человекоподобного гоблина. «Он сейчас просто улетит! – кричала она в своей голове, – А на что ещё можно рассчитывать? Но он же... Почему?
Помоги мне!» с этими словами она туго осознала, что надо рассчитывать на себя, отпрыгнула в сторону уже лошадью, но знала, что сзади, в её направление, уже приближается боевые молот и кнут. Да, она права, ещё не много, и кожу проревут шипы на «голове» молота! Ну же! Ещё миг... Почему он так долго длится!? Свис и писк
– Ю а дор! – плюясь, выговорил гоблин, – О пал не мэ!? – Алма понимала его, так как была знакома с этим наречием раньше, теперь она помнила это. И то, что говорил гоблин, всё больше не нравилось ей, хотя все оскорбления были по барабану, и она крутила одни и те же слова в голове, «какая разница, что говорит про меня этот...» продолжений было много. Но они закончились, когда гоблин перешёл на предсмертные рассуждения, – Родли зы гаа, порто шле хрум! Экодра гу ры, тва га не Дме эр! Ши раз Дак!!!
На этих словах Алму зашкалило! Плевать на боль, на судорожную тряску мышц, на всё! Только убить его!!! Любой ценой! Сломанные рёбра вообще не чувствовались за стеной адреналина ударившего в голову! Прыжок, ногти девочки впились в подбородок, крепко сжав его нижнюю челюсть, другая рука, так же обхватила верхние зубы и клыки! От неожиданности гоблин просто задёргался, не сообразив как надо действовать, тем временем кожа на щеках и скулах трескалась, расходилась. Руки Алмы раздирали челюсти в разные стороны, и, когда нижняя безжизненно повисла, она быстро вытащила из ножен на поясе гоблина небольшой меч, и, вонзив в ключицу врага, спрыгнула вниз, разрезая пополам противное зелёное тело, которое так корчилось и извивалось. Последнее, что сделал гоблин, это ещё раз ударил Алму молотком, уже не так сильно, но это была добавка к той боли, которая сейчас ещё больше заиграла на нервах, когда адреналин отступил. Она с коротким
Два тела валялись на пустыре перед оврагом, с разницей в пять метров, два человека сидели на земле там же, но с разницей в три метра, которые сокращались с каждым шагом Алмы.
– И что теперь? – бросил Аргон, с такой издёвкой в тоне и во взгляде, что Алме стало противно.
– Ничего! Ты слышал, что он говорил про неё?
– Слышал, – перебил маг, – Но ты я вижу не в силах продолжать бой! Ты – слабачка!
– Замолчи, я не такая!
– Ах да, конечно! Такую боль вытерпела!
– Я могу терпеть ещё! – запротестовала Алма, даже не задумываясь над тем, что он прав.
– Нет, не можешь! Я тебя не так учил!
– Я смогу! Слышишь меня, идиот?! – закричала она, склонилась на одно колено в истерике, зажимала рот рукой, что бы не было видно, что трясётся челюсть, что она уже не держит больные слёзы, – Мне больно! Да! Мне больно! Но не так, он...! Что он говорил про неё! Я хочу ещё и ещё убивать его!!! Причинить ему адские мучения!
Тут она подскочила на ноги, не обращая внимания на то, что всё лицо было в крови и слезах, и текли всё новые. Это были тупые слёзы истерики с обидой!
– Как же я ненавижу, когда ты приходишь! Зачем?! Свали навсегда! – она зарыдала в голос и отвернулась. Её медные волосы служили платком, «Терять уже нечего, они тоже в крови...» с таки мыслями девочка вытерла всю сырость на лице, и вновь повернулась к Аргону.
– Снова уйдёшь!?
– Ты же этого хочешь!
– Тогда не возвращайся!!!
– Я всегда знал, что ты хочешь не видеть меня, – он говорил со злорадной улыбкой, – Ты хочешь моей смерти... – тут он слегка посмеялся, и после злой ухмылки-оскала повернулся спиной к девочке, и пошёл от неё прочь.
– Я не могу хотеть этого... – сказала она тихо.
– Да ну? – он снова подошёл к ней.
– Да.
Твёрдо сказала Алма, и чуть сгорбилась. Боль противно брала своё, охватывала всё тело, больно глотать, дышать в любом ритме стало нестерпимо, но гордость твердила свои приказы.
– Выстоишь ещё минуту, и я признаю, что ты умеешь терпеть... – грубо сказал Аргон.
Минута – мало, но только когда тебя не ломает всё вокруг, когда не нагибает небо, когда из твоих чувств не вьёт тугие верёвки судьба, когда есть тот, кто держит тебя, даже находясь за много миль. Но сейчас... Осталось полминуты. Больно. В глазах темнеет, во рту зашкаливал металлический вкус крови, пальцы слипались от бурой жидкости, которую Алма выпустила из гоблина в отместку за слова. Вот-вот упадёт, но тут спасли воспоминания об уроках. «Никогда не было ничего больнее внутренней пытки, вспомни её, сравни с настоящими чувствами, и согласись, что было больнее. Ты выстояла тогда, сможешь и сейчас!» Три секунды... миг, одна!
– Всё! – выцедила из себя Алма, действительно поняв, что эта боль – ерунда по сравнению с той.
– Да, может ты и не слишком слабая, но всё равно дрянь!
– К этому я привыкла! – сказала Алма, и так легко выдавила из себя показную улыбку, высмеивая не оригинальность Аргона.
Тот снова став огнём сгорел, и исчез. Девушка упала на колени. Трясущимися руками нащупала карман плаща и достала небольшой пузырёк с грифельными палочками, заострёнными на конце. Быстро высыпав пару себе на ладонь, она приставила их остриё к болевшему боку, и вколола их в себя. Боль прошла. Она могла двигаться. Пара движений. И магия. Можно сказать, исцелила её. Но это было едва ли исцеление… магия, как бы, давала человеку новое тело, заменяя организм, давая что-то извне. Оно могло легко сняться, чего нельзя было бы сделать, если бы она всё лечила. Одно слово, и всё, что Алма отсрочивала, таким образом, вернулось бы. Девушка вспомнила время, когда её давно отнесла река, почти к Кохилю. Ведь ещё с тех пор она лечилась так. Всё осталось, сломанная в то время рука. Запястье, больная нога, всё никуда не делось, всё неопределённо отсрочилось.
Алма будто лишилась всего. Она, узнав вид собственной смерти, больше не чувствовала себя живой, слушая Аргона, чувствовала, как всё внутри рушиться, и умирает её прошлое. Она до сих пор ощущала боль в себе, и это было единственное, отчего она не могла убежать – от себя. Бежишь от боли, на самом деле это и бежит боль. Временами кажется, что сердце превращается в один белеющий шрам, ты его носишь, и он постепенно сужается временем, но и оно не может стереть слишком много. Алма не могла чувствовать ничего другого…