Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

Минцена Тоша

– Алма? – тихо позвал её Николас, – ты в порядке?

– Не знаю. За последние время столько всего произошло.

– Что ещё стряслось? Что-то плохое?

– Никакое. Это ни хорошо, ни плохо. Хм… – Алма опустила глаза и ухмыльнулась, – просто этим летом я разочаровалась в мудрости самого мудрого народа, – она улыбнулась, и старалась сдержать смешок.

– Да-а, мир больше никогда не будет прежним! – они оба засмеялись, хотя не были полностью счастливы.

До конца дня Алма и Ник были вместе. Девушка ходила по коридорам так, словно делает это

в первый и последний раз, и каждый раз, при встрече с педагогами, она видела, что каждый из них, смотря на неё, вспоминал её двенадцатилетней, и Алмой, и Линой. И девушка была рада видеть каждого, даже Бена Ротнара.

– Алма! – вдруг услышала она голос учителя астрономии.

– Ник, иди, к маленькой сценке, я догоню.

Подойдя к Оливеру Гелиа, девушка поздоровалась, и продолжила слушать его очень внимательно, поскольку, сначала, старалась понять, о чём идёт речь.

– … Я бы хотел, чтобы ты, в этом году, была более внимательна.

– На уроках?

– Как раз нет, во всё остальное время.

– Зачем? Разве что-то не так?

– Ты же дружишь со Стронцием.

– Да… и что? – спросила Алма, теперь уже совсем не понимая тему разговора.

– Ты знаешь, что произошло в академии этим летом? Николас Никэль рассказал тебе?

– Ну… «ММ» бросил Александр Галлий.

– Помимо этого?

– Нет, ничего более важного он мне не рассказывал.

– Дело в том, что этим летом, семья Стронциев, по слухам примкнула к Йову.

Девушка это лето жила совершенно спокойно, и даже не думала о Мискере, а теперь оказалось, что зря она забыла главную опасность настоящего времени и всех народов.

– Но это, же только слухи. Никто, из академии, этого наверняка не знает.

– Тогда в чём проблема?

– Проблемой стал конфликт между Асцелом и Ротнаром.

– Беном Ротнаром? – переспросила Алма, вполне понимая нелюбовь Стронция старшего к этому учителю. Она сама его недолюбливала.

– Да. Именно с ним, но проблема в том, что Асцел его очень сильно хочет убить, так или иначе. Но Ротнар сильнее его в магических атаках, Асцел может обратиться за вашей помощью.

– Но, – Алма только сейчас поняла, что как бы она не любила учителя по дополнительным силовым урокам, всё равно смерти не пожелала бы никому в этом здании, – я не хочу убивать Бена Ротнара.

– Это было первое. Но ещё есть и второе дело.

– Что-то более серьёзное?

– …но менее масштабное. Проследи за справедливостью нашего Ротнора, касательно Курта.

– А если её не будет, то мне что его в угол поставить? Сладкого лишить? Заставить, как маленького ребёнка спать днём после обеда вместо прогулок?

– Нет, я сказал только следить. Говори мне, если что не так, хорошо?

– Да… Ладно.

Алма уже собралась уходить, как вдруг профессор Гелиа совсем тихо, произнёс:

– Будь рядом с Куртом.

Девушке показалось, что голос был тихим, поскольку Оливер Гелиа и сам ещё не решил, хочет ли того, чтобы это услышали, или нет. С Ником Алма встретилась в своём любимом местечке – маленьком

зале с небольшой сценой, где она очень часто любила играть на пианино, а теперь ещё и на гитаре, она частенько играла здесь вместе со Стронцием, а он иногда говорил одно и то же «Моя мама очень хорошо поёт». Девушка вспоминала сначала всё, что связано хорошего с этим местом, затем со всей академией, и дошла до того, что вообще случилось хорошего, моменты, в которые ей было хорошо.

– Эй, Алма! О чём задумалась? – услышала она голос Николаса, тот звучал, будто в горах и издалека, но все, же вернул её к реальности.

– Да так, вспоминала это лето. Я до сих пор не верю, что так много всего изменилось за три месяца. И мне не верится, что Александр просто так взял и всё бросил.

– Я, на самом деле, ещё слышал, что его родители перешли в Лигу, против Йова, «Служба Эринии».

– Галлий теперь будет с ними там?

– Наверное, я не знаю всего, да и в том, что знаю, не уверен. А зачем тебя вызывал Гелиа?

– Просто хотел поговорить. И добавил, чтобы я больше времени уделяла его уроку.

– Алма, у тебя же и так «отлично» почти по всем предметам, ну… кроме его астрономии и ботаники.

– Не люблю ботанику, я себя в ней чувствую ботаником в квадрате! – оба улыбнулись, и Ник решил продолжить:

– Зато на уроке Лерил никто не чувствует себя ботаником. Скорее всемогущим метателем молний.

– Мой папа, когда злится, иногда, «молнии мечет».

– Правда?!

– Нет, образно. Но поверь, лучше бы это было в обычном смысле.

– Слушай, я за всё время, что учусь с тобой, ни разу не видел твоего отца.

– Видел, его все видели. Он же приходил в открытый день.

– Я что-то не помню, чтобы вы разговаривали.

– Я с ним говорила. И Стронции тоже пообщались с ним, хотя говорили очень мало.

– Твой отец подружился с семейкой Стронциев?! – Ник вскинул брови.

– Знаешь, то, как они общались, вряд ли удастся подогнать под определение «подружились». Дружба – это как у меня с тобой, Цезой, Алексом, Куртом… Я же со всем нашим классом хорошо общаюсь, и с Долли, и с Сэмом, с остальными, но настоящие друзья у меня только вы. Я всегда так любила болтать с Алексом, он единственный, с кем весело говорить о спорте…

– Алма, я понимаю, думаешь, я не скучаю по нему. На самом деле мы бы с ним сегодня никак бы ни увиделись, просто зная, что этого и не произойдёт, становится ещё хуже.

– Думаешь, это всё? Мы больше не увидим его? – Алма говорила холодно, не плакала, сегодня было не воскресенье, она даже не имела на это права. Словно догадавшись о её мыслях, Ник спросил:

– Как тебе удаётся не плакать от боли или обиды? Это же… не могу подобрать другого слова кроме «нестерпимо».

– Это не сложно! – ответила она, улыбнувшись, – у меня не хватает слёз, потому что я завела себе за правило «плакать каждое воскресенье, и только когда одна»! Сможешь выплакаться за прошедшую неделю, и ещё на новую хватит. А если не хватит, то потерпи до будущего выходного.