Великая и ужасная красота
Шрифт:
— Соединим руки.
Она протягивает руку ладонью вверх, и мы кладем на нее свои ладони.
— Клянемся в верности друг другу, клянемся, что будем хранить тайну ритуалов нашего Ордена, стремиться к свободе и никому не позволим предать нас. Никому. В этой пещере — наше святилище. И здесь мы будем говорить только правду. Клянемся в этом.
— Клянемся!
Фелисити переносит одну свечу в центр пещеры.
— Пусть каждая из нас выскажет над этой свечой свое заветное желание, и пусть оно сбудется.
Пиппа берет свечу и торжественно
— Хочу найти настоящую любовь.
— Ну, это просто глупо, — бормочет Энн, пытаясь передать свечу Фелисити.
Но Фелисити ее не берет.
— Твое заветное желание, Энн, — говорит она.
Энн, не глядя ни на кого, негромко произносит:
— Хочу быть красивой.
После этого свечу хватает Фелисити и говорит сильным, уверенным голосом:
— Я хочу обладать такой силой и властью, чтобы меня невозможно было игнорировать.
И вдруг свеча как будто сама собой оказывается в моей руке; капли горячего воска стекают, обжигая пальцы, сползают к запястью и застывают бесформенным комком. Чего я желаю сильнее всего? Девушки хотят услышать от меня правду, но самым правдивым ответом, на какой я способна, оказался бы такой: я не знаю собственное сердце, мне оно знакомо не лучше, чем их сердца.
— Я хочу понять себя.
Фелисити такой ответ вполне удовлетворяет. Она, не возражая, заговорила:
— О великие богини, хранительницы этих стен, даруйте нам осуществление наших желаний.
От входа в пещеру доносится порыв ветра и задувает свечу.
— Похоже, они нас услышали, — прошептала я.
Пиппа нервно прижимает ладонь к губам.
— Это знак…
Фелисити в последний раз пускает по кругу бутылку, и мы выпиваем понемногу.
— Да, похоже, богини нам ответили. Что ж, за нашу новую жизнь! Пейте! И на этом будем считать законченным первое собрание Ордена. Давайте-ка возвращаться, пока еще свечи горят.
ГЛАВА 14
Утром, на уроке мадемуазель Лефарж, мне кажется, что я умираю. Последствия воздействия виски оказались чудовищными. Не было ни единого мгновения, когда у меня не болела бы голова, а завтрак — горячие гренки с мармеладом — готов был вот-вот выскочить обратно из желудка.
Никогда, никогда больше не стану пить виски. Отныне и навсегда — только шерри!
Пиппа выглядит ничуть не лучше меня. Энн вроде бы в полном порядке — хотя я подозреваю, что она почти не пила, а только делала вид; это я решила принять во внимание на следующий раз. Фелисити же, если не считать темных полукружий под глазами, как будто бы в целом не слишком страдала.
Элизабет, оценив мой встрепанный вид, хмурится.
— Что это с ней такое? — спрашивает она, стараясь снова наладить отношения с Фелисити и Пиппой.
А я гадала, заглотят ли они наживку, забудут ли возникшую прошедшей ночью дружбу, не окажемся ли мы с Энн снова изгнанными из их узкого круга.
— Мы не можем разглашать тайны нашего Ордена, — отвечает
Элизабет надувается и начинает шептаться с Мартой, та кивает в ответ на ее слова. А вот Сесили не собирается сдаваться так легко.
— Фелисити, не будь ты такой злючкой! — говорит она, просто истекая сладостью. — Я купила у торговца несколько листов отличной бумаги. Напишем сегодня письма домой?
— Я буду занята, — отвечает Фелисити решительным, как обычно, тоном.
— Вот как, значит? — поджимает губы Сесили.
Из нее могла бы получиться идеальная жена для какого-нибудь викария, потому что в ней самым убийственным образом соединялись самоуверенность и неумолимая категоричность суждений. Если бы я чувствовала себя лучше, я бы гораздо больше насладилась отповедью, которую она получила. Тут у меня вырвалась громкая отрыжка, ко всеобщему ужасу, но зато я сразу почувствовала себя намного лучше.
Марта демонстративно машет рукой перед носом.
— Фи… от тебя пахнет, как от винокуренного заводика!
Сесили, услышав это, вскидывает голову. И подозрительно смотрит на Фелисити. Фелисити мрачнеет. Легкая неприязненная улыбка трогает уголки рта Сесили. Мадемуазель Лефарж вплывает в комнату, извергая бесконечные французские фразы, от которых моя бедная голова идет кругом. Сесили аккуратно складывает руки перед собой на столе.
— Мадемуазель Лефарж…
— En Francais! [11]
11
По-французски! (фр.)
— Простите, мадемуазель, но я уверена, что мисс Дойл чувствует себя очень плохо.
Она бросает на Фелисити победоносный взгляд, когда мадемуазель вызывает меня к своему столу, чтобы осмотреть повнимательнее.
— У вас действительно несколько бледный вид, мисс Дойл.
Она осторожно принюхивается и понижает голос, спрашивая меня суровым тоном:
— Мисс Дойл, вы что, пили спиртное?
За моей спиной шорох карандашей по бумаге замедляется, потом совсем затихает. Не знаю, что более осязаемо в этот момент — запах виски, сочившийся из всех моих пор, или запах панического страха, наполнивший комнату.
— Нет, мадемуазель. Я съела за завтраком слишком много мармелада, — отвечаю я со слабой улыбкой. — Я питаю к нему слабость.
Мадемуазель Лефарж снова осторожно втягивает воздух, как будто стараясь убедить себя, что ее собственный нос ее обманывает.
— Хорошо… можете сесть на место.
Я на трясущихся ногах добираюсь до своего стула, и поднимаю голову лишь на мгновение, чтобы взглянуть на Фелисити, ухмыляющуюся от уха до уха. У Сесили такой вид, словно она была бы счастлива задушить меня во сне. Фелисити осторожно передает мне записку: «Я думала, тебе конец».