Великая Ордалия
Шрифт:
Ужимки и позы. Ханжеские заявления о доблести, свирепости и могуществе. Будь она на Андиаминских Высотах — она бы лишь ухмыльнулась и даже негромко хихикнула — чтобы лишний раз задеть свою мать — Святую императрицу. Но не здесь — не с этим человеком, который каждое слово изрекал так, будто закалывал кого-то ножом.
— А как насчет тебя, колдун? Друз Ахкеймион тоже умер, или он всё ещё жив?
Ахкеймион всматривается в его очертания, и опускает взгляд, будто столкнувшись с какой-то незримой и неистовой яростью. — Пожалуй, жив.
И в этот момент разверзается
И она обнаруживает себя в окружении проклятых душ.
— Что бы это значило? — вопрошает Король Племён — Что скажешь, колдун? Что предвещает наша встреча?
Под взором Ока весь Мир сияет. Оно не замечает теней, как не знает ни прошлого, ни будущего. Она зрит его, Найюра урс Скиоту, живую легенду, и не может отвести взгляд. Она видит его душу, какой она есть.
— Я не силен в этом, — парирует старый волшебник, — Тут мы с тобой одинаковы.
Скюльвендский демон скалится. Это выглядит для неё так, словно она смотрит в открытую топку, наблюдая за яростным пламенем. Жар опаляет её щеки, она щурится от уколов невидимых искр. Грехи волшебника — хотя они и ужасны — не идут ни в какое сравнение со злодеяниями, свершенными этим человеком.
Лающий смех. — Чтож, значит и наши цели едины. Ты тоже явился сюда, чтобы стрясти кое-что с того, кто задолжал нам обоим.
Она видит это — одна мерцающая вспышка за другой, сплетенные воедино проблески несчетных преступлений. Младенцы, воздетые на острие меча. Матери, изнасилованные и задушенные.
— Нет, — ответствует Ахкеймион, — чтобы суметь составить правильное суждение…нет-нет…чтобы действовать исходя из него.
Она зрит жестокие пути Народа, преступное богохульство самой принадлежности к племени скюльвендов, к людям, уже рождающимся проклятыми, лицезреет всю бесноватую дикость их бытия, видит руку, скользящую в тени раздвинутых бедер….
Демон насмешливо фыркает.
— Всё тот же философ! Всё так же треплешь языком, чтобы вернуть себе то, что отдал собственными руками.
И ненависть , пылающая столь ярко, что ничего подобного раньше ей встречать не доводилось, душное пламя затмевающее даже тот огонь, что тлел в душе лорда Косотера, которого никогда не заботили муки тех, кого он мучил и убивал.
— Я лишь знаю, — ровно говорит Ахкеймион, — что Миру приходит конец…
Найюр урс Скиота был убийцей, бросавшимся на своих жертв, будучи готовым хрипеть и визжать вместе с ними…
— Второй Апокалипсис вокруг нас!
… чтобы ближе сойтись с сутью своей ужасающей силы…
Скюльвендский Король Племен глумливо смеется. — И ты страшишься — а вдруг Анасуримбор и вправду твой Спаситель! Вдруг его Ордалия может уберечь Мир от гибели!
…чтобы
— Я должен знать наверняка…Я не могу ри-рисковать…
— Лжец! Ты же готов прикончить его! Ты, затаив дыхание, склоняешься над алтарем, что возвёл из запылившихся свитков, но при этом от тебя так и смердит отмщением. Ты насквозь провонял им! Ты хотел бы закрыть его глаза — также как и я!
Старый волшебник стоит ошеломленный, тревога в нём борется с неверием. Пламя костра извивается и хохочет, где то в его чреве потрескивают угли, громко и гулко, словно кости, ломающиеся прямо внутри плоти.
— И что же, ты ответил на призыв Голготтерата? — вопрошает Ахкеймион. — Спешишь на подмогу Консульту?
Король Племен весь, целиком, обращается в шумящие языки пламени и Мимара, наконец, видит его лицо, словно само Сущее захотело, чтобы она узрела это. Высокие скулы, массивная челюсть, нависающие брови, шрамы, подобные собравшейся складками коже. Он также стар как Ахкеймион, но намного жестче его, так, словно он слишком ревностно пестует свою мощь, обладая волей, чересчур неукротимой, чтобы уступить хоть малую толику, отказаться хоть от чего-то, кроме излишков и слабостей, свойственных юности.
Он сплевывает, повернувшись к пламени, притягивающему его взгляд, как бедра девственницы.
— Да гори они все огнем!
— И ты действительно веришь, что сам уцелеешь? — кричит Ахкеймион его силуэту, — Глупец! Ты воображаешь, что Консульт станет терпеть скюльвен….?
Оплеуха внезапна и быстра. Ахкеймион валится во тьму как рухнувший с неба воздушный змей.
— Ты что решил, что у нас тут что-то вроде воссоединения? — кричит Найюр урс Скиота упавшему. — Встреча старых друзей?
Мимара более чувствует чем видит, как он пинает Ахкеймиона в лицо. Вспышка ужаса.
— Это не благоволение твоей сраной Шлюхи-Судьбы! Ты не из Народа!
Король Племен выдергивает Ахкеймиона из чернильного омута, и она видит их…
Его свазонды.
Он подтаскивает и воздевает колдуна вверх настолько, чтобы держать его прямо перед собой, и высоко поднимает вторую руку.
— Зачем? Зачем ты явился сюда Друз Ахкеймион? Зачем потащил свою сучку через тысячи вопящих и норовящих сожрать вас обоих лиг? Скажи мне, что заставляет человека бросать палочки на чрево его беременной бабы?
Шрамы — большие числом, чем у Выжившего, — но нанесенные в ритуальных целях, порезы, сделанные с болезненной аккуратностью и настойчивостью. И созерцаемые Оком…
— Чтобы узнать правду! — кричит волшебник окровавленными ртом.
…они дымятся.
— Правду?- насмешливый оскал, — Это какую? Вроде той, что он делает из народов и Школ свои игрушки? Или той, что затрахал вусмерть твою жену?
— Нет!
Найюр лишь гогочет:
— Даже после всех этих лет он всё ещё держит тебя в своем кармане, словно дохлую мышь.