Великая Ордалия

Бэккер Р. Скотт

Она пристально смотрит на него. — А как насчет битвы? — и пока она произносит эти слова, пальцы её сами собой отвязывают кисет с пояса …

Кирри… да-да.

Колдун обращает взгляд к огромной яме, пожимает плечами без особой уверенности.

— Под нашими ногами.

Приходит ощущение прогнившей земли под ногами, и ужас наполняет её. Разрушенная крепость лишь кожурой прикасается к поверхности земли, понимает она. Под их ногами проложены дороги и коридоры, змеящиеся жилами, прожилками и кавернами, словно изъеденный термитами пень.

Дыра эта уходит в глубокие недра, осознает она. Бездна Кил-Ауджаса.

Нервно

вздрагивает и теряет равновесие, оступается и, вновь обретает опору.

— Ишуаль… — начинает она для того лишь, чтобы умолкнуть в нерешительности.

— Это всего лишь ворота, — говорит волшебник, прытью опережая понимание.

Она поворачивается к нему. Смотрит с надеждой, но он уже спускается назад по собственным следам, в глазах светится возрожденное упование.

— Конечно… — бормочет он. — Конечно! Это же крепость дуниан!

— И что с того? — Бросает она вниз, не сойдя с груды щебня.

— А то, что ничто здесь не есть то, чем кажется! Ничто!

Конечно.

За считанные сердцебиения он обошел груду битого камня и вернулся черному жерлу ямы. Он останавливается, смотрит вверх на нее, хмурясь и щурясь. Окружающие их руины блещут, сверкают под лучами горного солнца. Они взирают друг на друга через разделяющее их расстояние, обмениваясь не прозвучавшими вопросами.

Наконец глаза его обращаются к её поясу, где пальцы правой руки её задумчиво теребят мешочек.

— Да-да, — произносит он нетерпеливо. — Конечно.

Обновленные, они спускаются в темноту.

Она ещё ощущает панику, холодные иглы страха, однако ход мыслей смягчился, как будто ей выпал отдых по окончании трудного дела. Похоже, что кирри всегда пробуждает неуместные чувства, ведет её душу под углом к обстоятельствам. Пройденные ими тоннели совершенно непохожи на древние обсидиановые чудеса, которые они исследовали в Кил-Ауджасе, но, тем не менее, они такие же. Залы, спасающиеся от солнца. Шахты, погружающиеся в черноту. Могилы.

И вопреки терзающему её ужасу, она ощущает, что ничем не взволнована.

Благословен будь король нелюдей… и останки его…

Они спускаются… уклон невелик. Суриллическая точка выбеливает окружающее пространство до мелких подробностей. Обломки и всякий сор загромождают пол. Стены настолько изглоданы, что Мимара не может не представлять себе визгливые легионы некогда проходивших здесь шранков. Во всём прочем кладка надежна и лишена украшений.

Они просачиваются в недра земли, белой бусиной во тьме подземелья. Воздух остаётся зловонным, разит мертвечиной, старой, засохшей, окостеневшей. Оба молчат. Одни и те же вопросы снедают их души, вопросы, на которые может ответить одна лишь черная бездна. Разговаривать громко, похоже, значит только тратить попусту драгоценное дыхание. Кто знает, какой воздух будет внизу? С какой мерзостью перемешан?

Свет беззвучно оттесняет тьму, открывая изъязвленное и опаленное пространство, буквально сочащееся следами, оставленными колдовством. Что-то вроде ворот, соображает она, замечая железку, некогда являвшуюся частью портала. Они приблизились к своего рода подземному бастиону.

— Они обрушили потолки… — говорит старый волшебник, промеряя взглядом пустоты над их головами. — Но затем всё это было раскопано.

— Что, по-твоему, здесь произошло?

— Дуниане, — начинает он, в несколько возвышенной

манере, присущей человеку описывающему видения, явленные его душе. — Они бежали сюда с верхних стен, когда поняли, что их одолевают. Они заперлись в тоннелях под крепостью. Думаю, они обрушили потолки, когда Консульт приступил к этим воротам.

Взгляд её обращается к рытвинам, свидетельствует.

— Безуспешно, — говорит она.

Мрачный кивок сминает бороду. — Безуспешно.

Позади разрушенных ворот тоннели усложняются, помещения становятся скрещениями дорог, открывающимися в новые коридоры. Мимара обнаруживает, что владевшее ею прежде ощущение чего-то колоссального подтверждается. Она каким-то образом знает, что тоннели тянутся дальше и дальше, разделяются и сплетаются, пронизывают корни горы, во всей сложности переплетений. Каким-то образом она понимает, что им назначено преодолеть понимание и отвагу…

Он стоят на пороге лабиринта.

— Мы должны помечать наш путь, — Говорит она старому волшебнику.

Он смотрит на неё, хмурится.

— Это место принадлежит дунианам, — поясняет она.

Они бредут по замусоренным коридорам, бусинка света ударяется во тьму и протискивается сквозь неё… старый колдун и беременная женщина.

Кил-Ауджас воет из какой-то глубокой ямы в её памяти, терзая безмолвие, все более ощутимо, стискивает грудь той же тяжестью, как и любая гора. Она пытается понять предназначение палат, через которые они проходят… келья за кельей, стены опалены, полы покрыты запекшейся кровью. Пространства сдаются безжалостному свету, прямые уверенные линии, расположены с геометрическим совершенством. Чаще всего палаты разгромлены, содержимое их разбито вдребезги, разбросано по углам. Однако в одной из них обнаруживаются железные стеллажи, какие-то устройства для удержания человеческих тел, выложенные полукругом. Другая оказывается неким подобием кухни.

Волшебник помечает пройденные помещения обугленным торцом брошенного факела. Неровные, скошенные набок уголки всегда указывают в затаившуюся перед ними неизвестность.

Они проходят ещё несколько палат, застоявшийся воздух оплетен паутиной. Спускаются вниз по полуобвалившейся лестнице, входят в длинный коридор. Полы усыпаны обломками костей и битым камнем.

Она пытается представить себе дуниан. Она слышала рассказы о боевом мастерстве своего приемного отца, о том, что против него беспомощны даже шпионы-оборотни, и потому видит оком своей души Сому в обличье дунианина, пробивающегося сквозь заполненную толпами шранков тьму, вычерчивая мечом невозможные линии в визжащей тьме. Когда образы меркнут, она обращается к образу Колла — последнему лику, который носила тварь, звавшая себя Сомой, вспоминает безумие Сауглиша.

Она удивляется: неужели мерзкое создание Консульта могло спасти её тогда…

— Ничего… — бормочет возле неё старый волшебник.

Она поворачивается к нему – на лице её лишь удивление.

— Ни орнаментов, — поясняет он, указывая корявой рукой на ближайшую к нему стену. — Ни символов. Ничего…

Она смотрит на стены и потолок, изумляясь тому, что видела, но не могла ранее осмыслить. Колдовской свет, что возле них ярок и сжат, постепенно тускнеет, когда глаза её обращаются к предметам более удаленным. Всё вокруг обнажено и… совершенно. Лишь случайные следы сражения обнаруживаются на стенах — безумная роспись раздора.