Великая Ордалия
Шрифт:
Саубон внимательно смотрел на него. В первый и последний раз в своей жизни Пройас мог видеть на его лице жалость. Взгляд голубых глаз Саубона, сделавшихся еще более свирепыми из-за окружающих их морщин и седеющих бровей, переместился к пальцам собственных ног, словно бы вцепившимся в землю. — Та же, что у тебя, надо думать.
Пройас уставился на собственный пояс.
— Почему ты так считаешь?
Саубон пожал плечами.
— Потому что он говорит нам одно и то же.
Слова эти пронзили его стыдом… каждое дыхание и движение пронзали стыдом Уверовавшего короля
Некоторые секреты слишком громадны, чтобы их можно было нести. Надо расчистить под них пространство.
— А он …
Безумие. Этого не может быть…
Саубон нахмурился.
— Что он… — Отрывистый хохоток. — случалось ли ему поиметь меня?
Весь воздух вокруг… высосан и непригоден для дыхания.
Взгляд, только что встревоженный и недоверчивый, сделался совершенно ошеломленным. Уверовавший король Галеота закатился в припадке кашля. Вода полилась из его носа.
— Нет… — выдохнул он.
Пройас только что полагал, что смотрит на своего двойника, но когда Саубон шевельнулся, шагнул к порогу, заложив руки за голову, обнаружил, что смотрит на то место, которое тот занимал.
— Он говорит, что он безумен, Саубон.
— Он-он так тебе и сказал?
Вечное соперничество, каким бы оно ни было, внезапно оказалось самой прочной из связей, соединявших обоих полководцев. Во мановение ока они сделались братьями, попавшими в край неведомый и опасный. И Пройасу вдруг подумалось, что возможно именно этого и добивался их Господин и Пророк: чтобы они, наконец, забыли о своих мелочных раздорах.
— Так значит он оттрахал тебя? — Вскричал Саубон.
Попользоваться мужчиной как женщиной — считается преступлением среди галеотов. Это позор, не знающий себе равных. И окруженный со всех сторон визгливыми ужасами, Пройас понял, что навек запятнал себя в глазах Коифуса Саубона, тем что в известной мере сделался женоподобным. Слабым. Ненадежным в делах мужества и войны …
Странное безумие опутало черты Саубона клубком, в котором переплелись безрассудство и ярость.
— Ты лжешь! — Взорвался он. — Он приказал тебе сказать это!
Пройас невозмутимо выдержал его взгляд и заметил много больше, чем рассыпавшаяся перед его хладнокровием ярость его собеседника. A заодно понял, что если претерпеть насильственные объятия их Аспект-Императора выпало на его долю, то самому страшному испытанию все же подвергается Саубон…
Тот из них двоих, кто в наибольшей степени ополчился против ханжества его души.
Статный норсирай расхаживал, напрягая каждое сухожилие в своем теле, тысячи жилок бугрили его белую кожу. Он огляделся по сторонам, хмурясь как отпетый пьяница или седой старик, обнаруживший какой-то непорядок.
— Это все Мясо, — коротко взрыднул он. И без какого-то предварения метнулся к блюду и отшвырнул его к темной стенке. — Это
Внезапный его поступок удивил обоих.
— Чем больше ты его ешь… — проговорил Саубон, разглядывая стиснутые кулаки. — Чем больше ешь… тем больше хочешь.
В признании есть собственный покой, своя сила. Лишь невежество столь же неподвижно как покорность. Пройас полагал, что сия сила принадлежит ему, особенно с учетом предшествовавших волнений и слабости. Однако охватившее его горе мешало заговорить, и читавшееся на лице отчаяние перехватило его горло.
— Саубон … что происходит?
Бессловесный ужас. Одна из лампад погасла; свет дрогнул на континентах и архипелагах, сложившихся из пятен на холщовых стенах.
— Никому не рассказывай об этом, — Приказал Коифус Саубон.
— Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю! —Внезапно вспыхнул Пройас. — Я спрашиваю тебя о том, что нам теперь делать?
Саубон кивнул, буйство в соединении с мудростью наполняло его взгляд, казалось по очереди одолевая друг друга, не позволяя главенствовать ни той, ни другой стороне — словно два зверя, катающихся клубком в поисках какого ни на есть равновесия.
— То, что мы всегда делали.
— Но ведь он приказывает нам … не верить!
И это было самым невероятным и… непростительным из всего происходящего.
— Это испытание — Молвил Саубон. — Проверка… Иначе не может быть!
—Испытание? Проверка?
Взгляд слишком полный мольбы для того, чтобы стать убедительным.
— Чтобы поверить, будем ли мы как и прежде действовать, когда… — сделав паузу Саубон продолжил, — когда перестанем верить…
Оба дружно выдохнули.
— Но…
Они оба чувствовали это, искушение мясом, злую и коварную пружину, пронизывающую каждую их мысль и каждый вздох. Мясо. МЯСО.
Дааа.
— Подумай сам, брат… — проговорил Саубон. — Что ещё это может быть?
У них не оставалось другого выхода кроме веры. Вера неизбежна… и еще более неизбежна в совершении любого большого греха.
— Мы уже так близко… —Пробормотал Пройас.
Меняется только предмет веры… то самое во что.
— Налегай на весло, брат , — посоветовал Саубон голосом, в котором ужас смешивался со свирепостью. — Голготтерат рассудит.
Будь то Бог… Человек.
— Да… — вздрогнул Пройас. — Голготтерат.
Или ничто.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ишуаль
Отец, который не лжет, — не отец.
— Конрийская пословица