Великая судьба
Шрифт:
— Присаживайтесь, Хатан-Батор. Есть одно очень важное дело, и я хотел бы узнать ваше мнение по этому поводу, — сказал Сухэ-Батор.
— Слушаю. — Хатан-Батор, глубоко вздохнув, сел на стул..
— Мне кажется, что государственный налог нужно взимать с нойонов и тайджи так же, как и с аратов. Что вы об этом думаете?
— Почему же налог должен быть для всех равноценным? Справедливо было бы больше взимать с тех, у кого больше личная собственность, и меньше с тех, кто беднее. Есть ведь богатые хозяйства, насчитывающие по тридцать
— Сколько же скота у вас лично?
— Наверное, голов четыреста будет.
— Неужели так мало?
— Что значит мало? Когда-то ведь было всего сорок. Не кому у нас заниматься скотоводством. А семье хватает и моего жалованья. Если вспомнить, как пришел я когда-то к Га~ нойону в одном стареньком дэли, то сейчас я богач. Мои родители жили действительно бедно. А я вот о чем хотел с вами поговорить: думается мне, следует призывать на военную службу всех юношей без исключения. А так как решено ввести для цириков единую форменную одежду, то надо бы увеличить численность людей, которые готовят обмундирование для армии.
— Так и сделаем.
— Хочу предложить еще сократить расходы на жертвоприношения богдо во время церемоний. Бообще-то эти расходы невелики, но, я думаю, многие из приближенных богдо, пользуясь своим положением, запустили руку в государственную казну.
— Максаржав-гуай, хочу предложить вам пойти со мной на спектакль.
— Да нет, не могу, — отказался Максаржав, и Сухэ-Батор не стал настаивать.
Утром Максаржав отправился в военное министерство. Он передал служителю коня и вошел в свой кабинет. Тотчас же явился чиновник.
— Приветствую вас, министр! — проговорил он, кланяясь.
Максаржав отбросил косу за спину и пододвинул к себе кисточку и тушь.
— Много ли на сегодня дел? — спросил он. — Принесите папку.
— Сейчас, — проговорил чиновник и, выйдя из кабинета, тут же вернулся с кучей бумаг.
— Вот дело одного залана, который убил уполномоченного правительства, когда тот потребовал, чтобы залан отдал своего сына в армию.
— Сколько у него детей?
— Не знаю.
— Почему же это дело не передано в суд? Надо передать!
— Слушаюсь! Еще дело о дезертирстве.
— Откуда этот цирик?
— Из Хурэ.
— Почему дезертировал?
— Не знаю.
— А надо было узнать, почему он бежал из армии. Может быть, пища и жилье плохие или командир наказал несправедливо? Может, дома у него что-то случилось... Как бы то нп было, дезертира найти и допросить! Давно он призван в армию?
— Да нет, недавно.
— Что еще?
— Велели спросить вас, где поселить инструктора по орудийному делу.
— Научись говорить «по артиллерии». Скажи, чтобы для него подыскали приличный
— Вас приглашают на званый обед.
— Кто приглашает? Когда?
— Кажется, это обед, который дает правительство китайским представителям.
— С китайцами я лишь скрещивал мечи, а чокаться с ними ни разу не доводилось. Доложи начальству, что я на обеде но буду, боюсь, наговорю лишнего.
«Будут принимать китайцев... Есть, наверное, и среди китайцев такие, которые относятся к нам доброжелательно...» — размышлял Максаржав.
— Спроси, как продвигается строительство здания военного училища, — сказал полководец. — После полудня я еду в Хужирбулан. Посмотрю, как проходят там строевые занятия.
— Слушаюсь.
— Узнай, выдали ли, как было велено, цирикам бумагу, кисточки и тушь. Надо учить их грамоте.
— Цирики говорят, что им русский доктор не нужен.
— Кто именно так говорит?
— Да я слышал эти разговоры в лечебнице для цириков.
— Точно узнай, кто ведет эти разговоры, кто стоит за его спиной. И учти: не следует спешить с наказанием. Только тщательно разобравшись, можно наказывать виновного. А лучше всего не наказывать людей, а убеждать.
— Слушаюсь.
Чиновник вышел, и Максаржав остался один. «Не такое теперь время, чтобы наказывать за малейшую провинность, сейчас надо убеждать и разъяснять. Однако если каждого уговаривать, пожалуй, так все дело остановится».
Прежде Максаржав считал, что, как только будут изгнаны иноземцы и будет установлена народная власть, революция завершится. Однако Сухэ-Батор сказал, что революция только начинается.
Снова вошел чиновник.
— Министр, Сухэ-Батор хотел вас видеть.
— Сейчас иду. — Максаржав убрал бумаги и вышел из кабинета.
«Как я заблуждался, думая, что не увижу больше ни одного китайца! Ну что ж, моя совесть чиста: я воевал с ними не на их территории, я сражался с врагом, который посягал на мою страну. И ни за что не стану просить у них извинения или расшаркиваться перед ними. Я так прямо об этом и скажу!» — думал он, входя в кабинет Сухэ-Батора.
Сухэ-Батор отложил бумагу, которую читал, и обратился к Максаржаву:
— Вы подыскали жилье для инструктора по артиллерии?
— Пока нет. Если найдется какое-нибудь помещение поблизости от казармы, то это было бы удобнее всего.
— У меня к вам, Хатан-Батор, есть серьезный разговор. Я понимаю, что вы были постоянно в военных походах и не смогли вступить в партию...
Максаржав, с ходу поняв, что хочет сказать министр, подхватил его мысль:
— Если меня примут, то я хотел бы вступить теперь. Я уже все обдумал и даже написал заявление. Вот оно. — Он вынул из-за пазухи листок. — Только не знаю, кого попросить поручиться за меня, — нерешительно проговорил он.
— Я поручусь, — сказал Сухэ-Батор.
— Вы? — обрадовался Максаржав.