Великая судьба
Шрифт:
— Давно вы приехали сюда? — спросил Максаржав.
— Перед Новым годом, — ответила Цэвэгмид. — Сандуй нас встретил. А что же мы не дали гостям отведать крестцового мяса? — всполошилась она.
— Совсем забыл. Завтра угощу всех. — Максаржав, склонившись, стал отрезать от вареного крестца кусочки мяса.
— А кто это трогал мясо? — строго спросила его мать.
— Да я. Взял немного, — сказал Сандуйсурэн.
— Вот вам на счастье. — Максаржав подал жене и сыну по кусочку мяса и сам тоже отведал.
— Вам велели передать, отец, чтобы вы расквартировали цириков в Хужирбулане,
— Вот и отлично. Им надо хорошенько отдохнуть.
— Вы завтра поедете в министерство? Когда подать копя? — спросил Сандуйсурэн.
— Часов в одиннадцать.
— А на прием к богдо пойдете? Приготовить хадак? — забеспокоилась Цэвэгмид.
— Да нет...
Максаржав задумался.
— Ну, я пошел, отец! — сказал Сандуйсурэн.
— Куда же ты?
— Да мы в нашей юрте веселимся.
— А, ну иди, иди!
Снимая нагар с фитиля, Цэвэгмид сказала:
— Слышала я разговоры, будто Максаржав не пользуется расположением властителя богдо. Трудно вам будет. — И она принялась молиться.
В памяти Максаржава сразу всплыло былое: как он решил уничтожить вандановцев, как сражался с белогвардейцами, воспротивившись приказу богдо, как помог заполучить печать богдо на письмо, в котором правительство Монголии просило помощи у Советской России. «Теперь-то уж наверняка пришел конец моему везению и удаче», — подумал он, нахмурившись.
— Ну, пора ложиться спать, Цэвэгмид, иди проведай детей.
— Вот постелю тебе постель и схожу.
Она сняла с кровати, стоявшей справа, ковровую дорожку, затем постелила голубую полотняную простыню и вынула из сундука зеленое шелковое одеяло Максаржава. Положив перед кроватью коврик, она вышла. Максаржав сидел, разомлев от жары. К тому же согревал его еще и выпитый арак.
Четверо мужчин внесли в юрту большой чан с подогретой водой и, поставив его на пол, вышли. Сидя в теплой воде, Максаржав ощутил блаженное успокоение. Он не торопясь вымылся, надел белье, приготовленное женой, и улегся в кровать.
Вошли Сандуйсурэн и Далха, чтобы вынести воду. Скоро вернулась и Цэвэгмид.
— Ты улегся, не помыв голову?
— Тебя не было, вот я и лег. Помой, пожалуйста, утром.
Цэвэгмид поправила огонек в лампаде перед бурханами, задернула перед ними занавеску и погасила свечу. Юрту наполнило едва заметное тусклое сияние. Цэвэгмид разобрала кровать, стоявшую слева, разделась и собралась лечь.
— Цэвэгмид, где ты? Иди сюда! — позвал муж. Чувствовалось, что он улыбается в темноте.
— Уехала за солью.
— В то время как муж приехал? Иди сюда! У меня кровать широкая. — Он отодвинулся к стенке.
Цэвэгмид, накинув на себя дэли, обошла таган и, приблизившись к кровати Максаржава, села на краешек. Муж взял ее за руку.
— Я очень тосковал по тебе, женушка, — сказал он.
Цэвэгмид хотела сказать: «Я тоже очень скучала», но не смогла — к горлу подкатил ком. «Покидает нас, уезжает на годы, дети без него стали взрослыми. А он все в делах да в сражениях...» Она вспомнила, как оскорблял ее, пользуясь отсутствием мужа, Очир-бээс, как не могла она дождаться Максаржава, и слезы полились
— В своей юрте грешно плакать. — Он вытер слезы Цэвэгмид. — Все время думаю, что иметь такую жену, как ты, — большое счастье.
— Про человека, расхваливающего свою жену, говорят, что он не мужчина, — сказала Цэвэгмид.
— Ну нет! Не мужчина тот, кому нечем похвалиться, кроме жены, кто ничего путного в своей жизни не сделал.
«Удивительный она человек, — подумал Максаржав. — Сколько бы я ни ездил, ни оставлял ее одну, никогда не пожалуется на болезни или на детей, никогда ни в чем не упрекнет. Молодец она у меня».
Очир-бээс надеялся, что Максаржав при народной власти не будет пользоваться таким почетом и уважением, как прежде. Он распускал слухи, будто люди Максаржава отбирают у аратов скот, приезжают в его кочевья и располагаются на стоянку, будто они не отдают долгов. И тем не менее, когда Максаржав приезжал в родные места, Очир немедленно являлся к нему с подарками, играл с ним в шахматы, состязался в стрельбе из лука.
В министерство внутренних дел поступило письмо, которое было подписано так: «Группа аратов». Авторы письма прославляли Народное правительство, избавившее страну от жестокого угнетения иноземцев, и заявляли, что такие управляющие, как Хатан-Батор Максаржав, не уделяют достаточного внимания своим хошунам, от чего страдают бедняки араты. Те, кто не знал Максаржава, готовы были поверить жалобе и говорили, что во всем этом нужно разобраться, но многие сразу смекнули, в чем дело.
— Ну, здесь не обошлось без Очира. Давно он пытается подставить ножку Хатан-Батору. Ведь полководец опасен и грозен для чужеземцев, а перед личными врагами он безоружен.
В министерстве решили, что если все подобные письма разбирать и принимать всерьез, то не будет никакой возможности заниматься другими делами, и оставили письмо без внимания. Однако Очир-бээс не успокоился. Приехав в Хурэ, он стал ходить по учреждениям и пытался найти себе сторонников в борьбе против Максаржава, но особых результатов не достиг. Когда Очир услышал, что Максаржав приехал в Хурэ и его торжественно встретил Сухэ-Батор, он пришел в ярость.
— Оказывается, сейчас в цене грешники. Стану грешить, как Максаржав, может, и меня тогда сделают министром?
До Максаржава доходили, конечно, сплетни, которые Очир про него распространял, но он не обращал на них внимания, он работал день и ночь. Надо было следить за состоянием казарм, где жили цирики, за их питанием и обмундированием.
Когда Хатан-Батор впервые пришел в военное министерство, то увидел, что там появилось много молодых, незнакомых чиновников. Были здесь, правда, и люди среднего возраста — все в парадных одеждах, на шапках красовались жинсы и отго. Они расхаживали по министерству со строгим и озабоченным видом. Максаржав подумал, что у Сухэ-Батора, должно быть, очень много работы. Однажды Хатан-Батор сидел в своем служебном кабинете, когда ему передали, что его вызывает к себе Сухэ-Батор.