Великая судьба
Шрифт:
— Ну и ладно. Пусть сам на себя пеняет! Нет, значит, ему милости от бога. Так и должно быть: лишенные милостей их недостойны.
— Учитель! — заговорил Максаржав. — Вы знаете, что я воин, как и предки мои. Скакать день и ночь на коне, сражаться с винтовкой или клинком в руке — вот мое призвание. И я дал в этом клятву предкам. А управлять хошуном не по мне!
— Ну, это ты напрасно! Да что там хошун, тебе впору министерством управлять! Кому, как не вам, молодому поколению, за это браться! Старые-то деятели становятся немощны. Бери пример с Очира — он ни от какого назначения не откажется! Подумай хорошенько, сын мой. От
— Значит, вы считаете, учитель, не стоит мне отказываться от хошуна?
— Нет. Иначе все здесь придет в упадок. Бездельники и пьяницы все дело погубят. А ты человек серьезный. Начнешь потихоньку править хошуном, а там, глядишь, и опыта наберешься. Да и лишний доход тебе не помешает.
— Хотелось бы все-таки съездить в столицу, да не знаю, как обернется дело, загонят еще куда-нибудь, — задумчиво проговорил Максаржав.
— Казна государственная у нас почти пуста, все деньги уходят на дела религии. Говорят, тибетцев понаехало в столицу видимо-невидимо, и еще, слышал я, торговля и спекуляция там процветают. — Тут Га-нойон велел женщинам уйти в восточную юрту, а сам продолжал: — Ты же по рождепию своему государственный человек и должен служить государству.
— Тут болтают разное о смерти тушэ-хана Дашняма[Тушэ-хан Дашням — видный государственный деятель автономной Монголии — был отравлен при дворе богдо-гэгэна.]. Сказывают, не пришелся он в столице ко двору.
Га-нойон отпил из рюмки, поставил ее на столик и, утерев усы, сказал:
— Сейчас растет влияние сторонников церковной власти. Вот денежки из казны и идут на разные молебны. Говорят, что возникли какие-то новые группировки, которые желают сближения с иностранными государствами. Одни будто бы рассчитывают на Китай, другие — на Японию, а некоторые на Россию или даже на Америку и Германию надеются. Одним словом, многие считают, что Монголия без посторонней помощи долго не продержится. Мы со всеми странами стали понемногу торговать. Но, по-моему, лучше было бы ни на кого особенно не полагаться. Правда, русские, пожалуй, лучше других. Ох-хо-хо! Теперь, говорят, не осталось и стран-то таких, которые бы сами по себе жили.
— Был у нас случай — русские пограничники разоружили наш полк и лошадей отобрали. Но мы добились того, что нам все возвратили.
— Так-то оно так, но чужеземцы есть чужеземцы. Все они одинаковы. Хотя русские ведут торговлю честно... А ты слыхал, что премьер-министром назначен Сайн-нойон-хан? Это неспроста, скажу я тебе. Подумай сам, ты ведь человек рассудительный.
— Грехов на мне много, учитель.
— У человека, освободившего родину от врагов, не может быть грехов. Нет на тебе никакого греха! Высший грех лежит на людях, которые с оружием в руках пришли грабить чужую землю. — И Га-нойон продолжал: — Так вот, в Китае тоже начались волнения, и маньчжурский император лишился трона, там провозглашена республика. Это помогло и нам восстановить свою независимость. Но китайцы по-прежнему зарятся на Монголию. Поэтому так называемый «грех», о котором ты упомянул, — благое дело. И не думай, что это уже отошло в прошлое. Такие дела, возможно, ждут тебя и
Га-нойон снова приложился к рюмке и приказал позвать женщин. Завязалась общая беседа.
— В этом году, — сказал Максаржав, — тетушке Цэцгэ, жене Балчина, исполнилось восемьдесят пять лет. В наших краях мало кому удалось прожить столько.
«Чего это он о такой чепухе заговорил?» — подумал Га-ной-оп и недовольно поморщился.
— Пела она когда-то замечательно, гобийцы ведь славятся своим пением, — заметил он.
— Говорят, они пасут ваших бычков. А сами бедняки из бедняков. Вы бы, учитель, помогли старикам чем-пибудь.
Тут вмешалась старуха хатан:
— Оказать милость старикам — дело богоугодное...
Нойон вконец рассердился:
— Толку-то что, если я помогу Балчину! Расход один, и больше ничего.
— Сколько лет оба они радовали людей своим пением и игрой на моринхуре, а теперь некому даже отблагодарить их, — гнул свое Максаржав.
— Ну ладно уж. Дам им что-нибудь. Да только ведь за ними потянутся и другие попрошайки, начнут мне докучать.
Расстроенный нойон потянулся к трубке, закурил.
Когда Максаржав уезжал, Га-нойон вручил ему несколько толстых фолиантов.
— Дарю их тебе, храни эти книги.
Максаржав взглянул, книги эти он видел впервые. Подарок пришелся ему по душе.
— Ну, давай знакомиться, меня зовут Гава, а тебя как? — сказал лама-костоправ, снимая пояс и утирая со лба пот.
— Гунчинхорло.
— Хорошее имя. — Он чуть было не добавил: «Да и девушка тоже ничего, красивая», но удержался.
Собираясь пить чай, Гава достал из маленького посудного шкафчика завернутую в тряпицу пиалу, старательно вытер ее, налил чаю, выпил,, а потом, снова тщательно вытерев пиалу, завернул ее и убрал в шкафчик. Потом вышел во двор и крикнул: «Банди!»
Из соседпей палатки выбежал мальчик лет десяти.
— Принеси-ка воды! Это ты сломал ручку у черпака? А потом еще уронил ведро и всю воду разлил! — проворчал лама и вернулся в юрту.
— Гунчин, давай-ка сварим обед и поедим с тобой. У меня там на улице вялится мясо. — Он вышел и принес тонкий кусок мяса.
— Дайте нож, я порежу, — предложила Гунчинхорло.
— Кроши помельче. А я пока замешу муку. — Гава вынул пиалу и уже хотел было развести в ней муку, да вдруг спохватился: — Ой, я же забыл, что нас двое. — И он взял большую деревянную чашу для кумыса, высыпал в нее две горсти муки, замесил тесто, скатал его в колобок, потом очистил дно чаши и опрокинул ее. Наблюдая за ламой, Гунчинхорло подумала: «До чего же аккуратен. Сразу видно, расчетливый человек, я для него, конечно, обуза! Поскорее бы нога зажила!»
Мальчик принес воды, потом сбегал куда-то и притащил аргал в подоле дэли.
— Высыпай осторожнее, не насори тут и не пыли, — буркнул лама.
Он выложил тесто на доску и тонко раскатал его. Гунчин-хорло тем временем покрошила мясо.
— Разводить огонь? — спросила она.
— Да, только клади аргал понемногу. Котел там, в шкафчике. А в ящичке найдешь тмин, положи немного в суп. Ты что, хочешь котел помыть? Возьми воды, только пемпого. Хватит, хватит... Не брызгай на пол! Налей в тот маленький чайник полтора черпака. Довольно, довольно... Положи мясо. Орехи и соль не надо, — учил он ее.