Великая судьба
Шрифт:
Максаржав, войдя, опустился на колени.
— Подойди поближе! — сказал богдо и, благословив его, указал на левый стул. — Максаржав, я слышал, что ты храбро сражался на поле брани, думаю, сумеешь постоять за наше государство и религию и в будущем.
Максаржав молча склонил голову.
— Ты должен не только верно служить родине, по и поддерживать дело буддизма, приносящее истинное счастье нашему народу.
— Да. — Максаржав снова склонил голову.
— На западе взбунтовался Дамбий-Жанцаи, он причинил много зла жителям этого края. Дамбий-Жанцан втайне лелеет надежду стать ханом
«Ну и пошли туда вот этого ламу», — подумал Максаржав.
— Мои люди доложили, что ты человек сдержанный, не любишь много говорить, по я знаю, что в трудную минуту ты действовал смело и решительно.
«Интересно, кого он подразумевает, говоря «мои люди»? Должно быть, имеет в виду придворных лам».
— Этот человек по моему приказанию много дней следил за тобой и все, о чем я просил, узнал. Мы сделаем тебя чойжином[Чойжин — гений-хранитель, человек, наделенный сверхъестественной силой.]. — Богдо-гэгэн в упор посмотрел на Максаржава.
Будь на месте Максаржава другой человек, он бы наверняка как-то выразил свою радость, но Максаржав не проронил ни слова. Во дворце царила тишина, слышно было только тяжелое дыхание богдо. В воздухе плыл аромат курительных свечей.
— Этот человек тебе все расскажет потом.
«Не лучше ли, чем запугивать Дамбий-Жанцана именем чойжина, идти прямым путем — встретиться с пим на поле боя...» — подумал Максаржав.
А богдо продолжал:
— Имя чойжина должно служить тебе защитой. Когда ты столкнешься с Дамбий-Жанцаном, ламы и простолюдины должны верить только тебе, идти только за тобой!
— Я простой смертный, у меня много грехов, и боюсь, я по справлюсь с такой высокой миссией, но обещаю приложить все свои силы, чтобы выполнить вашу волю.
Богдо не произнес больше ни слова. Максаржав понял, что пора уходить, и обратился к ламе:
— Прежде чем уйти, я хотел бы знать, где мы встретимся.
— Завтра ровно в полдень у ворот Дуйнхора, — ответил лама.
Максаржав молча кивнул, почтительно простился с богдо и вышел. Придя домой, он, ни слова не сказав Того, улегся спать.
— Что случилось? — забеспокоился тот.
— Ничего. Удостоился высочайшего благословения за то гчто хорошо сражался под Кобдо.
— Вот как... Хотелось бы и мне хоть раз увидеть богдо. Говорят, после этого и умирать можно.
— Не помню я, чтобы ты прежде проявлял такое благочестие, что-то я не часто вижу, как ты молишься.
— В делах время быстро проходит, не до молитв.
— А что ты скажешь, если нам опять воевать придется?
— Да мы никогда не кончим воевать, — проворчал Того. — Если вас на запад пошлют, я тогда останусь на реке Тэрхийн-гол. Не могу больше...
— Будешь искать свою Гунчинхорло?
— Да. Даже если она замужем, я все равно хотел бы увидеться и поговорить с ней. Может, у нее уже дети есть... — задумчиво проговорил Того.
Однажды, дождавшись, когда Максаржав вернулся со службы, Того объявил:
— Сегодня я приготовил пирожки.
— Бого, да ты настоящим поваром стал!
— А я давно хотел у вас спросить: вы не собираетесь привезти сюда
— Я думаю, не стоит этого делать сейчас.
— Почему?
— Говорят, китайцы собрали на границе большие силы. Переходят ее группами, грабят и убивают жителей.
— Значит, надо выгнать их вон!
— Все верно. Но мы-то с тобой хорошо знаем, что война не такое уж приятное занятие.
«Китайцы ни за что не смирятся с тем, что Монголия стала автономным государством. По-видимому, нападение неизбежно. А что, если русские сговорятся с ними? Плохо нам тогда придется!» — думал Максаржав.
Весной третьего года правления «многими возведенного» монгольская армия стала настолько многочисленной, что всех цириков уже не могли вместить казармы Хужирбулана, да и вооружения теперь было вполне достаточно: пушки крупного и среднего калибра, берданки и кремневки, патронов и пороха тоже хватало. Вопрос был только в том, кого поставить во главе армии, кто сможет повести ее в поход на восток. Выбор пал на Максаржава. Премьер-министр Намнансурэн и Гомбосурэн, возглавлявший военное министерство, вызвали Максаржава к себе и вручили ему приказ немедленно отправляться на восток на подавление врага. Он должен был выступить во главе тысячи цириков из Хужирбулапа, позднее к ним присоединятся отряды из восточных аймаков. Решалась судьба независимой Монголии.
«Раз приказано изгнать китайцев из Восточного края, — решил Максаржав, — я буду сражаться не щадя своей жизни. По знаю: многих бойцов я недосчитаюсь после этих боев, многим отцам придется оплакивать своих сыновей...»
Не желая тратить времени даром, Максаржав начал готовиться к походу.
Однажды к нему явился Дорж.
— Этот проклятый Очир-бээс совсем очумел. Знаете, что он повсюду говорит о вас? «Этот человек не только отобрал у меня хошун, но и добытую мною славу. Лебезит перед министрами из Хурэ, вот они и назначили его командующим». И еще он пустил слух, что Максаржав, мол, поживился за счет кобдоской казны, после того как взял город.
— Да ну его, этого Очира, не до него мне сейчас, надо думать о предстоящем походе. Вот если бы Дамдинсурэн поехал с нами, насколько мне легче было бы. Да только его оставляют здесь, говорят, и тут есть важные дела. Может быть, ты, Бого, решишься поехать со мной? Неужели так уж тебе нужно ехать на запад?
— Вы сказали, что этот поход решает, быть или не быть независимой Монголии... Так как же я могу вас покинуть в такую минуту? Если с вами что-нибудь случится, как я буду жить тогда? А может, мы и Гунчинхорло где-нибудь встретим, хотя вряд ли мы можем с ней быть счастливы.
Они собрали вещи, сложили юрту и, поручив ее соседям, двинулись в путь.
Несмотря на то что в самом Китае обострялись противоречия, мнение руководителей государства относительно захвата Монголии было единым. Считалось, что монголов нетрудно победить, так как они плохо вооружены. К тому же часть нойонов, получавших прежде жалованье от китайцев, мечтали о том, чтобы Монголия добровольно вошла в состав Китая, и они двинулись во главе своих цириков к границе, чтобы сдаться.