Великие мужчины XX века

Чеботарь Серафима

Все объяснялось просто: он снова влюбился, на этот раз в русскую балерину Ольгу Хохлову. Поначалу Пабло не замечал Ольгу – он был очарован сразу всей труппой Дягилева, но постепенно разглядел ее неяркую, элегантную красоту и изысканность. Хохлова родилась в Нежине, в семье царского генерала, получила прекрасное образование и пользовалась немалым успехом среди местных кавалеров, но предпочла – наперекор воле родителей – стать балериной. Ее охотно взял к себе Дягилев, который питал слабость к «аристократкам», и вместе с его труппой она объездила всю Европу. Правда, выдающихся успехов Ольга так и не добилась – ее уделом был кордебалет и несколько небольших сольных партий. Говорят, ей мешали отсутствие внутреннего огня, неяркость и некоторая «обыкновенность», – но, видимо, именно эти качества и привлекли к ней Пикассо, уставшего от страстных женщин, бурных чувств и постоянных внутренних раздоров. «В ней есть мудрость и спокойствие. А это, если вдуматься, куда более редкий дар, чем умение танцевать», – признавался Пабло Стравинскому. Пикассо не отходил от Ольги ни на шаг, а она, казалось, не проявляла к поклоннику особого интереса. «Будь осторожен, она русская,

а на русских девушках надо жениться!» – предупреждал его Дягилев, и Пикассо решился. Он сделал Ольге предложение, познакомил ее с матерью, написал несколько ее портретов, в том числе знаменитый – в испанской мантилье…

Пабло Пикассо. Портрет Ольги Хохловой в кресле, 1917 г.

Ольга долго не сдавалась. «Может ли художник быть человеком серьезным?» – выпытывала у Дягилева мать Ольги. «Не менее серьезным, чем балерина», – отшучивался тот. Как ни странно, последним аргументом в пользу Пикассо стал феерический провал балета «Парад» в парижском театре «Шатле». Хотя Гийом Аполлинер, написавший вступительный манифест к балету, назвал «Парад» провозвестником нового искусства, то, что происходило на сцене, назвать искусством осмеливались только самые смелые. Публика орала: «Русские боши, долой русских, Сати и Пикассо боши!», и пока одни лезли на сцену бить танцовщиков, другие пытались сорвать занавес. Журналисты рвали и метали, объявляя Дягилева со товарищи в том, что они деморализуют Францию в военное время. Один из критиков, знаменитый галерейщик Лео Польдес, писал: «Антигармоничный, психованный композитор пишущих машинок и трещоток, Эрик Сати ради своего удовольствия вымазал грязью репутацию «Русского Балета», устроив скандал…, в то время, когда талантливые музыканты смиренно ждут, чтобы их сыграли… А геометрический мазила и пачкун Пикассо вылез на передний план сцены, в то время как талантливые художники смиренно ждут, пока их выставят».

Этот скандал поднял до небес реноме Пикассо среди парижской богемы, а вот дягилевской труппе пришлось отправиться на гастроли в Латинскую Америку. Накануне отъезда Ольга ушла из труппы. Она переехала в домик Пикассо под Парижем, а 12 июля 1918 года они поженились: за гражданской церемонией последовало венчание в православном соборе Александра Невского, где среди гостей были Дягилев, Анри Матисс, Жан Кокто, Аполлинер, Гертруда Стайн… Ольге было 25 лет, Пикассо – 37. Пабло был уверен, что женится один раз и на всю жизнь, и поэтому в брачный контракт было записано, что все имущество супругов – общее.

После свадьбы молодожены перебрались в квартиру на рю Бовси: наверху – мастерская, внизу – жилые комнаты. Ольга обставила квартиру по своему вкусу: красное дерево, элегантные украшения, изысканные драпировки… Фотограф Брассай так описывает свое посещение салона Пикассо: «Эта квартира совершенно не вязалась с привычным стилем жизни художника: здесь не было ни той необычной мебели, которую он так любил, ни одного из тех старинных предметов, которыми ему нравилось окружать себя, ни разбросанных как придется вещей. Ольга ревниво оберегала владения, которые она считала своей собственностью, от влияния яркой и сильной личности Пикассо». Она приучала Пабло к светской жизни, изысканному обществу, балам и обедам, что так соответствовало ее врожденному аристократизму и воспитанию. Ольге нравилось быть женой знаменитого художника, вращаться в высшем свете и общаться со знаменитостями. Она старалась изысканно одеваться сама и добилась, чтобы и Пабло сменил вечный комбинезон на костюмы от дорогих портных. Пикассо откровенно гордился красотой жены, ее естественными манерами и аристократизмом, написанные им ее портреты этого периода полны любви и нежности. Писал он их в реалистичной манере – на этом настояла сама Ольга, не любившая новаторства в живописи: «Я хочу узнавать свое лицо!» – говорила она.

В феврале 1921 года Ольга родила сына, которого назвали Поль. Пикассо, в сорок лет впервые ставший отцом, был на седьмом небе от счастья. Он бесконечно рисовал Ольгу с малышом, помечая не только день, но и час. Ольга любила сына с почти болезненной страстью, надеясь, что ребенок поможет укрепить начавший рушиться брак…

Увы, мать Пикассо была права, когда в свое время сказала Ольге: «С моим сыном, который создан только для самого себя и ни для кого другого, не может быть счастлива ни одна женщина». Пабло был слишком независим, слишком своеволен, чтобы долго терпеть нормы светских приличий, чье-то руководство или чьи-то претензии. Ольга, после родов ставшая гораздо требовательнее к семейной жизни, все больше и больше раздражала его: он начинал протестовать, надолго покидать ее, что вызывало все новые и новые упреки и ссоры… Они были слишком разными во всем – от стремлений до вкусов. «Ольга, – жаловался Пикассо, – любит чай, пирожные и икру. Ну а я? Я люблю каталонские сосиски с фасолью». Его равнодушие разжигало ее беспокойство и ревность, а все это лишь увеличивало пропасть между ними. Постепенно на полотнах Пикассо вместо прежней Ольги-богини появляется другая Ольга: мегера, фурия, чудовище…

Этот период называют «сюрреалистическим»: под влиянием этого течения на картинах Пикассо возникают разорванные на части, бесформенные или безобразно раздутые монстры, агрессивно-сексуальные, орущие или бьющиеся в истерике: среди характерных примеров можно назвать, например, работы «Сидящая купальщица», «Женщина в кресле» или «Фигуры на берегу моря». Критики убеждены, что их появление – прямое следствие постоянных скандалов с женой.

Пабло Пикассо. Сон (Портрет Мари-Терез Вальтер), 1932 г.

Дело

кончилось логично: Пикассо нашел себе другую. Удивительно, но художник, коренастый, некрасивый, обладал поистине божественным даром соблазнения женщин: говорили, что ему достаточно было посмотреть в глаза женщине, чтобы она перестала ему сопротивляться. Однажды в январе 1927 года он увидел среди выходящей из метро толпы юную красавицу и подошел к ней. «Я Пикассо, мы вместе совершим великие вещи!» – заявил он ей. Девушку звали Мари-Терез Вальтер, ей было всего семнадцать, и она первый раз слышала о Пикассо. Так началось, по словам биографов, «самое большое сексуальное увлечение в жизни Пикассо, не знающее ни границ, ни табу. Это была страсть, возбуждаемая секретностью, окружавшей их отношения, а также тем, что Мари-Терез, имевшая вид ребенка, оказалась податливой и послушной ученицей, которая с готовностью шла на любые эксперименты, включая садистские, полностью повиновалась желаниям Пикассо». Мари-Терез вдохновляла Пикассо на картины, полные откровенной чувственности и эротики, а также на скульптурные бюсты, полные безмятежности и величия. Пикассо поселил ее в замке Буажелу и держал там почти взаперти, опасаясь огласки и проблем с законом – Мари-Терез еще считалась несовершеннолетней, и у ее совратителя могли быть серьезные неприятности. В 1935 году она родила дочь Майю и стала все чаще заговаривать о законном браке. Пикассо обещал: как только он разведется, он женится на Мари-Терез и признает дочь. Пока девочку записали как родившуюся от неизвестного отца, а Пикассо выступил в роли ее крестного. Ольга Хохлова, все еще остававшаяся мадам Пикассо, была готова терпеть измены и издевательства мужа, но рождение у него внебрачного ребенка (а Пикассо не преминул привести ее к Мари-Терез и с гордостью указать на младенца: «Это произведение Пикассо!») стало последней каплей. Она забрала сына и уехала. Впрочем, дать развод она отказалась, объясняя, что все еще любит мужа. «Ты уверяешь, что любишь меня, – возмущался Пикассо. – Вполне возможно, но любишь как кусок жареной курицы, стараясь обглодать его до кости». Подумав, Пикассо сам отказался от развода: ведь по подписанному брачному контракту ей бы отошла половина имущества, а Пабло, как истинный испанец, был скуповат.

Еще много лет Ольга не оставляла его в покое: она появлялась везде, где ее бывший – но все еще законный – супруг отдыхал с очередной пассией, и, как могла, портила им отдых: устраивала скандалы, часами ругалась под окнами их отеля или шла за ними следом, осыпая бранью. Она успокоилась, лишь уже обзаведясь внуками, которые запомнили ее удивительно спокойной и умиротворенной, всегда веселой и довольной жизнью. Ее внучка Марина Пикассо много писала о ней в своих воспоминаниях: «Она была настоящей волшебницей, часто рассказывала нам сказки на красивом и мелодичном русском языке. Вместе с ней в дом приходили спокойствие, хорошее настроение, гармония. Казалось, все трудности легко преодолимы, и никогда мы от нее не слышали дурного слова о Пикассо, бросившем ее на произвол судьбы». За год до смерти Ольга в последний раз случайно увидела Пикассо на берегу Ниццы – он не заметил ее, а она не стала подходить…

В 1934 и 35 годах Пикассо посещает родную Испанию, которая никогда не переставала быть для него источником вдохновения. В этот раз он привез оттуда многочисленные наброски быков, воплотившиеся у Пикассо в образах Минотавра. Этот образ завершает сюрреалистический период, но он же открывает новый, вызванный собирающимися над Европой тучами надвигающейся войны. Когда в Испании началась гражданская война, симпатии художника однозначно были на стороне республиканцев, которые в знак признательности назначили Пикассо директором музея Прадо. Для них он создал серию акватинт «Мечты и ложь генерала Франко», которые, отпечатав в виде открыток, с самолетов разбрасывали над позициями франкистов. Когда в апреле 1937 года фашисты разбомбили баскский город Гернику, Пикассо немедленно откликнулся громадным полотном, клеймящим это преступление: монохромная композиция из огромных изломанных фигур полна немого крика, страдания и ужаса, и среди прочего – гигантский бык со страдающими человеческими глазами…

Пабло Пикассо. Плачущая женщина (Портрет Доры Маар), 1937 г.

Работу над «Герникой» запечатлела для истории Дора Маар – новая любовь Пикассо, одна из самых знаменитых женщин-фотографов своего времени, воспитанная в Аргентине прекрасная дочь хорвата и парижанки. По одной из легенд, их в январе 1936 года познакомил Поль Элюар, безнадежно влюбленный в Дору, – в надежде, что «Пабло сумеет укротить эту дикую кошку». По другой – художник впервые увидел ее в богемном кафе Les Deux Magots: она в одиночестве сидела за столиком и играла с ножом, быстро-быстро втыкая его между пальцев лежащей руки. Пикассо немедленно начала ее рисовать, а затем пригласил в свою студию. Дора была умна, образованна, обаятельна и независима – она разительно отличалась и от Ольги, и от Мари-Терез, которых Пикассо немедленно вычеркнул из памяти. Его роман с Дорой продолжался почти десять лет, он запечатлел ее на многочисленных полотнах в образе «плачущей женщины»: как говорят, Дора была очень нервной и нередко впадала в депрессию, а Пикассо старательно зарисовывал ее искаженное лицо, считая, что только так она выглядит по-настоящему красивой… Впрочем, как бы ни ценил красоту своих женщин Пикассо, их портреты никогда не были всего лишь изображениями красавиц. «Я не пишу с натуры, я пишу при помощи натуры», – говорил он. – «Я изображаю мир не таким, каким его вижу, а таким, каким его мыслю». Всю жизнь он очень много работал: вставая обычно поздно, он днем общался с друзьями, а вечером садился за работу, успокаиваясь лишь под утро. Подсчитано – впрочем, весьма приблизительно, – что за годы своей творческой деятельности Пикассо создал 14 тысяч полотен, 100 тысяч гравюр и эстампов и 34 тысячи книжных иллюстраций.