Великий карбункул

Готорн Натаниель

я сегодня своими руками. Наш почтенный доктор Рапачини, как говорят, сообщает своим лекарствам аромат более тонкий, чем благовония Аравии. Без

сомнения, прекрасная и ученая синьора Беатриче также готова была бы лечить

своих пациентов лекарствами, благоухающими, как ее дыхание. Но горе тому, кто прикоснется к ним.

Пока он говорил, на лице Джованни отражались противоречивые чувства, боровшиеся в его душе. Тон, которым профессор говорил о чистой и прекрасной

дочери Рапачини,

был истинной пыткой для его души, но намек Бальони на

скрытые стороны ее характера внезапно пробудил в нем тысячи неясных

подозрений, которые вновь отчетливо встали перед его глазами, оскалясь

подобно дьяволам. Но он приложил все старания, чтобы подавить их и ответить

Бальони так, как подобает преданному своей даме влюбленному: - Синьор профессор, вы были другом моего отца и, быть может, хотите

быть другом и его сыну. И мне бы хотелось сохранить к вам чувство любви и

уважения. Но, как вы уже заметили, существует предмет, которого мы не должны

касаться. Вы не знаете синьору Беатриче и потому не можете понять, какое зло

– нет, святотатство!
– совершают те, кто легкомысленно или оскорбительно

отзывается о ней.

– Джованни! Мой бедный Джованни!
– промолвил профессор голосом, полным

сочувствия.
– Я знаю эту несчастную девушку лучше, чем вы. Вы должны

выслушать правду об этом отравителе Рапачини и его ядовитой дочери - да, столь же ядовитой, сколь и прекрасной. Слушайте же, и даже если вы станете

оскорблять мои седины, это не заставит меня замолчать. Старинная история об

индийской женщине стала действительностью благодаря глубоким и смертоносным

познаниям Рапачини.

Джованни застонал и закрыл лицо руками.

– Отец Беатриче, - продолжал Бальони, - попрал естественные чувства

любви к своему ребенку и, как это ни чудовищно, пожертвовал дочерью ради

своей безумной страсти к науке. Надо отдать ему справедливость - он

настоящий ученый и настолько предан науке, что способен был бы и сердце свое

поместить в реторту. Какая же участь ожидает вас? Нет сомнения - он избрал

вас объектом своего нового опыта, результатом которого, быть может, будет

смерть или нечто еще более страшное. Ради того, что он называет интересами

науки, Рапачини не останавливается ни перед чем!

– Это сон… - простонал Джованни.
– Только сон!

– Не падайте духом, сын моего друга! Еще не поздно спасти вас. Быть

может, нам даже удастся вернуть несчастную девушку к естественной жизни, которой ее лишило безумие отца. Взгляните на этот серебряный флакон! Это

работа прославленного Бенвенуто Челлини - он достоин быть даром

возлюбленного самой прекрасной

женщине Италии. Его содержимое бесценно. Одна

капля этой жидкости была способна обезвредить самые быстродействующие и

стойкие яды Борджа. Не сомневайтесь же в ее действии на яды Рапачини.

Отдайте этот флакон с бесценной жидкостью Беатриче и с надеждой ждите

результатов.

С этими словами Бальони положил на стол маленький флакончик

удивительной работы и удалился, уверенный, что его слова произведут желаемое

действие на ум молодого человека.

“Мы расстроим планы Рапачини, - думал он, спускаясь по лестнице и

усмехаясь про себя.
– Но будем беспристрастны! Рапачини - удивительный

человек… поистине удивительный! Хоть и неизменный эмпирик и потому не

может быть терпим теми, кто чтит добрые старые правила искусства медицины”.

Как мы уже говорили, на протяжении своего знакомства с Беатриче

Джованни иногда терзался мрачными подозрениями: та ли она, какой он ее

видит? Но образ чистой, искренней и любящей девушки так утвердился в его

сердце, что портрет, нарисованный профессором Бальони, казался ему странным

и неверным, столь разительно он не совпадал с тем первоначальным образом

Беатриче, который юноша создал в своем воображении. Правда, в его памяти

шевелились неприятные воспоминания, связанные с первыми впечатлениями от

прекрасной девушки. Он никак не мог вытеснить из памяти букет цветов, увядший в ее руках, бабочку, непонятно от чего погибшую в воздухе, напоенном

лишь солнечным светом, если не считать дыхания Беатриче. Все эти роковые

случайности затмил чистый образ девушки, они не имели более силы фактов и

рассматривались Джованни как обманчивая игра фантазии, как бы ни

свидетельствовали против этого его органы чувств. Существуют доказательства

более верные и правдивые, чем наши ощущения. На них-то и опиралась вера

юноши в Беатриче, хотя она и питалась скорее достоинствами самой Беатриче, нежели глубиной и благородством его чувства. Но по уходе профессора Джованни

был не в состоянии удержаться на той высоте, на какую вознес его восторг

первой любви. Он пал так низко, что разрешил себе черными подозрениями

осквернить чистоту образа Беатриче. Не в силах отказаться от Беатриче, он

стал не доверять ей! И вот он решил произвести опыт, который раз и навсегда

смог бы дать ему доказательства того, что эти ужасные свойства существовали

в ее природе, а следовательно, - и в ее душе, поскольку нельзя было

предположить, что одно не связано с другим. Зрение могло обмануть его на