Великий карбункул

Готорн Натаниель

самом деле принялась стирать глубокие и зловещие знаки, давно уже

начертанные временем на их челе. Вдова Уичерли поправила свой чепец, так как

в ней снова проснулась женщина.

– Дайте нам еще этого чудесного напитка!
– взволнованно закричали они.

– Мы помолодели, но мы все-таки слишком стары! Скорее дайте нам еще!

– Терпение, терпение!
– остановил их доктор Хейдеггер, с философской

невозмутимостью наблюдавший за ходом опыта.
– Вы старились в

течение многих

лет, а помолодеть хотите меньше чем в полчаса! Но, впрочем, вода к вашим

услугам.

Он снова наполнил бокалы эликсиром юности, которого еще довольно

оставалось в чаше, чтобы половину стариков города сделать ровесниками

собственных внучат. Только что заискрились у краев пузырьки, как гости

доктора уже схватили бокалы со стола и одним духом осушили их. Но что это -

не наваждение ли? Они еще не успели проглотить волшебное питье, а уже во

всем их существе совершилась перемена. Глаза стали ясными и блестящими, серебристые кудри потемнели, и за столом сидели теперь трое джентльменов

средних лет и женщина еще в полном цвету.

– Дорогая вдовушка, вы очаровательны!
– воскликнул полковник Киллигру, не сводивший глаз с ее лица, от которого тени старости отлетели, как ночной

сумрак перед пурпуром зари.

Хорошенькая вдовушка знала по опыту прошлых лет, что в своих

комплиментах мистер Киллигру не всегда исходит из верности истине; поэтому

она вскочила и бросилась к зеркалу, замирая от страха, как бы не увидать в

нем безобразное лицо старухи. Между тем трое джентльменов всем своим

поведением доказывали, что влага Источника юности обладала некоторыми

опьяняющими свойствами; впрочем, выказываемая ими легкость в мыслях могла бы

быть просто следствием приятного головокружения, которое они почувствовали, внезапно избавившись от бремени лет. Мистер Гаскойн, видимо, был поглощен

размышлениями на какие-то политические темы, но относились ли они к

прошлому, настоящему или будущему, определить было нелегко, так как на

протяжении этих пятидесяти лет были в ходу одни и те же идеи и сентенции. Он

то изрекал трескучие фразы о любви к отечеству, национальной гордости и

правах народа, то лукавым, двусмысленным шепотком бросал какие-то крамольные

намеки, столь, однако, туманные, что даже сам он едва ли улавливал их

сущность; то, наконец, принимался декламировать с верноподданническим

пафосом в голосе, словно его отлично слаженным периодам внимало царственное

ухо. Тем временем полковник Киллигру напевал веселую застольную песню, позванивая бокалом в такт припеву, причем его взор то и дело возвращался к

округлым формам вдовы Уичерли. Сидевший напротив него мистер Медберн

углубился

в сложные денежные расчеты, в которые странным образом вплетался

проект снабжения Ост-Индии льдом с помощью четверки китов, впряженных в

полярный айсберг.

Что до вдовы Уичерли, она стояла перед зеркалом, жеманно улыбаясь и

делая реверансы собственному изображению, словно старому другу, любимому

больше всех на свете. Она почти вплотную прижимала лицо к стеклу, чтобы

рассмотреть, действительно ли исчезла какая-нибудь давно знакомая складочка

или морщинка. Она проверяла, весь ли снег растаял в ее волосах и можно ли

без всяких опасений сбросить с головы старушечий чепец. Наконец, круто

повернувшись, она танцующей походкой направилась к столу.

– Мой милый доктор!
– воскликнула она.
– Прошу вас, налейте мне еще

бокал.

– Сделайте милость, сударыня, сделайте милость, - с готовностью

отозвался доктор Хейдеггер.
– Взгляните! Я уже наполнил все бокалы.

И в самом деле, все четыре бокала стояли на столе, до краев полные

чудесной влаги, и на поверхности вскакивали пузырьки, переливаясь радужным

блеском алмазов. День близился к закату, и сумрак в комнате сгустился, но

мягкое и ровное сияние, похожее на лунный свет, исходило от чаши и ложилось

на лица гостей и на почтенные седины самого доктора. Он сидел в дубовом

кресле с высокой спинкой, покрытой замысловатою резьбою, похожий в своем

величавом благообразии на олицетворение того самого Времени, могущество

которого еще никто не пытался оспаривать до этой четверки счастливцев. И

даже они, торопливо осушая третий бокал с водой Источника юности, почувствовали безотчетный страх перед загадочным выражением этого лица. Но в

следующее мгновение хмельной поток молодых сил хлынул в их жилы. Они были

теперь в самом расцвете счастливой юности. Старость с ее унылой свитой

забот, печалей и недугов осталась позади, как воспоминание о неприятном сне, от которого они с облегчением пробудились. Душа вновь обрела ту

недолговечную свежесть, без которой быстролетные впечатления жизни кажутся

лишь галереей потускневших от времени картин, и мир волшебно заиграл перед

ними всеми своими красками. Они чувствовали себя подобно первозданным

существам в первозданной вселенной.

– Мы молоды! Мы молоды!
– ликуя, кричали они. Юность, как ранее

глубокая старость, стерла характерные особенности каждого, столь ярко

выраженные в среднюю пору жизни, и сроднила их между собой. То были теперь

четверо шаловливых юнцов, резвившихся со всем безудержным весельем, присущим