Великий князь Русский

Соболев Николай

Никула, пока я думы думал, отдышался и порозовел, так что я рискнул его спросить:

— Что с лишними греками делать будем?

— Ты жаловался, что в сколиях монастырских учителей не хватает.

— Не пойдет, — решительно отмел я.

— Почему? — слабо спросил Никула.

— Нельзя слишком много греков учителями делать. Они всю жизнь на греческом говорили, по гречески думали, тому же и научат. А у нас не греки, у нас русские.

Никула задумался:

— По разным монастырям разослать, не боле пяти в каждый… Чтоб в два года язык выучили.

—

Только запрети им меж собой на греческом говорить.

— Боишься, что пренебрегут славянской речью и не выучат?

— Боюсь, авва.

— А заодно пусть переписывают те книги, что из Царьграда привезены.

— Типографео же есть, зря, что ли ставили?

— Так граммы отлиты только русские, — наконец-то улыбнулся Никула, — да русских книг сколько еще печатать и печатать, внукам работы хватит. А там, с божьей помощью, за греческие примемся.

— А латинские?

— А латинские, — лукаво сощурился митрополит, — пусть тот немец из Маинса тискает, негоже у него работу отнимать.

Книжные дела этим не ограничились — часа три мы потратили на обсуждение «Тайная тайных», своеобразной энциклопедии, которую средневековое общественное мнение приписывало Аристотелю. Уж не знаю, чего там воспитатель Александра сам написал, а что его дальнейшие последователи, но авторитет непререкаемый и грех таким не воспользоваться.

За год Никула лично отредактировал текст, выкинув из него все намеки на еретические воззрения, а я добавил кучу своих знаний. Самым сложным оказалось стилистически подогнать их под существующий текст.

Увлеклись, заспорили и чуть не позабыли, ради чего мы вообще сегодня собрались — обсудить чин Юркиной свадьбы. Вошел Юрка в мужеский возраст? Вошел. А раз так, пофиг на то, что невесте еще десять лет. Во всяком случае, такова позиция тверского князя Бориса и его жены Анастасии.

Они прямо из меня всю душу вынули — женить! женить! какие могут быть игрушки! С их стороны все понятно — когда вокруг, помимо собственного, еще три великих княжества, не считая Новгорода, можно покочевряжиться и повыбирать женихов хошь из литовцев, хошь из поляков, чем тверской дом всегда и занимался. А вот когда Великое княжество одно, причем не только по названию, а по размерам и влиянию (а остальные либо у него в вассалах, либо их волки в овраге доедают), то женишка упустить никак нельзя.

Вот они и торопились, и руки выкручивали, чтобы не вильнуло. Нынче позиции «тесть и теща Великого князя Московского» котируются покруче, чем «Великий князь и княгиня Тверские». Такие вот династические и матримониальные выверты.

Но приданое за Машей отвалили роскошное — Кашинское княжество. Сразу еще один кусочек Волги полностью в наши руки попал, сразу Калязин и Углич перестали быть пограничными городками.

На свадьбу мы с женой глядели и умилялись — все, как у нас. Смотрины, девичник с песнями, тот же поезд, за место в котором шла нешуточная борьба между подручными князьями и боярами, те же тысяцкие, дружки, сваты и кто там положен еще.

Платок с головы маленькой тверской княжны

снимали честь по чести, надкусанными ржаными пирогами, чтобы не дай бог не заехать острыми углами в глаза. Потом они с Юркой извозюкались при обоюдном кормлении кашей и еле-еле удержались от смеха, едва не порушив всю процедуру. И косы Машеньке переплетали по-взрослому, и убор на женский переменяли, и в храм, под дождем льняного семени вели, и в терем на большой пир.

Но вроде все хорошо. Еще лет шесть и настоящая семья будет, а до того Юрка успеет нагуляться. И будет как у нас с Машей Большой. Вообще, есть определенный резон в таких вот архаичных традициях, когда женят по велению родителей — деваться некуда, изволь полюбить. У нас-то при всей свободе до любви порой и не доходит, больше думают, как разлюбить.

На улицах москвичи в праздничной сряде (чай, не каждый день наследник женится) теснились у бочек с загодя сваренным Козелей и Корандой пивом. Родни понаехало — страшно подумать сколько. Все эти двоюродные и троюродные, с жены, чады и домочадцы — элитка-то у нас маленькая, все давным-давно переженились. Редко когда можно найти двух человек, чтоб не родня и не сваты.

Так что здравствовали Машу Тверскую чрезмерно долго, а потом все стремились добраться до меня. Ну еще бы, свадьба — это повод, отец жениха в благодушном настроении, можно свои делишки порешать. Но я решительно отсек всех просителей — у нас в семье праздник, все остальное потом.

Не то, чтобы великий князь в моем лице голодал или не мог себе позволить, но постоянные дела и разъезды свели нашу домашнюю кухню к ограниченному перечню простых блюд, так что на праздниках я позволял себе распустить кушак и оттянутся.

Студень само собой, как же без княжеского студня, пирогов напекли горы: мои любимые со стерлядью, с красной рыбой, псковских рыбников, рязанских ржаных, одними пирогами на неделю вперед наесться можно. А еще мясное, юшки, кисели, заедки… Перемен полсотни, не меньше.

За стенами терема кормили нищих, раскидывали деньгу, весь город сыт-пьян и песни поет, и так — две недели! На третий день я сам от гулянок устал, и все изнывавшие от желания доложить мне свою беду такую возможность получили. Правда, я когда прикинул, во что мне свадебка обошлась, то просителям многим отказывал. Хочешь помощи? Помогу поставить мельницу. Или стекловарню. Или еще какой промысел завести. А дать с великокняжеского плеча землицы или денег — хрен вам, дорогие феодалы, учитесь зарабатывать.

Митрополит чин венчания выстоял от и до, хотя под конец ликом посерел.

Я уж послал к нему служку — может, пусть епископ Смоленский докончит? Заодно обозначим преемника. Но митрополит только зыркнул на меня из-под шитой жемчугом митры и довел службу до конца.

И даже высидел два дня на пиру, а потом слег. Я, грешным делом, пользовался его болезнью, чтобы вырваться из окружения просителей — все знали, что авва Николай был моим учителем. Вот мы и сидели с Мисаилом в митрополичьих палатах, тихонько переговариваясь.