Великий лес
Шрифт:
Василь молча слушал, делал вид, будто и сам понятия не имеет, что с женой происходит, почему та гонит его из дому, во двор не пускает.
— Может, кто-нибудь наплел ей что? Теперь же все языкастые, чего и не знают, так выдумают, — говорили Василю одни.
— Э-э, не горюй, Василь Тимофеевич! — утешали другие. — Молодиц теперь хватает. Ежели что — оженим. Такую возьмешь, что позавидовать.
Пришла как-то в контору, когда Василь там один был, Алена Курбацкая, молодая, красивая вдова. Муж ее, Евген, в финскую войну где-то под Выборгом
Долго сидела напротив Василя Кулаги, смотрела на него. А потом вдруг и говорит:
— Переходите ко мне жить, Василь Тимофеевич. Я же одна. И накормлю, и обстираю. Хотите, чтоб люди не знали, — не будут знать. Ночью приходите, как стемнеет…
— Что ты, Алена, — усмехнулся Василь. — У меня ведь жена, дети…
— Не ценит жена того, что у нее есть. А вот пожила бы одна, как я уже который год живу…
Алена, спрятав лицо в ладони, заплакала, захлипала.
Едва успокоил Василь женщину.
Потом зашли бывшая делопроизводитель сельсовета Нина Варакса и заведующая магазином Лида Шавейко. Зашли вместе, хотя раньше и не замечалось, чтоб они дружили. Встали у порога, посмотрели друг на дружку. Лида Шавейко, которая была побойчее, сказала:
— Василь Тимофеевич, не забывайте, что мы комсомолки. И если вам что нужно — рассчитывайте на нас. Знайте: фашистов мы ненавидим и готовы сделать все, что вы прикажете…
— Спасибо вам, девчата, — поклонился Нине и Лиде Василь Кулага. — Как только понадобитесь — позовем.
Девушки ушли повеселевшие, почти счастливые. И Василя порадовал этот неожиданный визит. «Верно говорил Иван — зреет у людей гнев и вот-вот прорвется взрывом…»
Предложил свои услуги и бригадир Рыгор Беда. Встретив Василя на улице, пригласил зайти. Бутылку самогону на стол поставил, сала нарезал, картошку из печи упревшую — тушеники — велел жене достать. И когда выпили по рюмашке, медленно, с раздумьем сказал:
— Мне, известное дело, за вами, молодейшими, не угнаться. Но ежели что — знайте: не струшу, не подведу. И стрелять умею. Глаз у меня востер, не промахнусь, не промажу по фашисту. Так что не забывайте о старом Марьяновиче…
А Федька, помощник колхозного конюха Базыля Романюка, тот даже с винтовкой в контору пожаловал.
— Василь Тимофеевич, зачисляйте в свою команду. Хочу фашистов бить! — сказал он, встав навытяжку перед Василем.
— А где винтовку взял? — спросил тот.
— Нашел, когда с дядькой Базылем, лошадей отогнав, домой возвращались. И патронов насобирал, во! — Федька полез рукою за пазуху, достал целую горсть патронов с длинными, острыми пулями.
— Погоди, Федька, не торопись. И винтовку, патроны покуда спрячь. Надежно спрячь. Надо будет — мы тебя позовем, — посмотрел хлопцу прямо в глаза Василь Кулага.
— А сейчас что, нельзя? — разочарованно спросил Федька.
— Не то чтобы нельзя, а рано.
— Бить фашистов никогда не рано, — не согласился Федька. — Это у нас их еще не было, никто их не видел, не знает, что они творят. А мы с дядькой Базылем
И Федька опустил глаза, задумался — вспоминал, видно, то, что им совсем недавно довелось пережить.
— Что, трудно было? — спросил Василь Кулага.
— Не то слово — «трудно». Они же, гады, бомбили нас всю дорогу, с самолетов обстреливали. То ли им с высоты не видно, что это кони, то ли специально… А кони всполошатся — не удержать. И ржут… Вам бы услышать, как они ржут!
Слезы выступили у Федьки на глазах, смахнул их рукой.
— А потом, когда коней отогнали, назад возвращались, сколько раз они, гады, нас задерживали… «Цурюк» — это, стало быть, назад. И били… И меня, и дядьку Базыля.
— За что?
— А мы и сами не знаем. Кричат что-то, горланят, а мы же их фашистского языка не знаем, не понимаем, чего от нас хотят. Один раз даже расстреливать собрались, к яме, что бомбой вырыло, подвели. Да, на наше счастье, какой-то солидный фашист на легковушке подъехал, что-то «гер-гер-гер» — нас и отпустили… После того мы по ночам шли, днем от дорог подальше держались. А видели бы вы, сколько людей наших поубивали. И не только солдат, но и женщин, ребятишек… Что ни шаг — лежат. И на обочинах дорог, и в поле, в лесу…
— Ты, Федька, комсомолец?
— Комсомолец.
— Собрал бы ты когда-нибудь молодежь, Нину Вараксу, Лиду Шавейко, еще там кого, кому доверяешь. Дядьку Базыля позвал бы, а заодно и его сына Юрку, Вроде как на посиделки собрались. И рассказали бы с дядькой Базылем, что вы в дороге видели и пережили. Пускай бы молодежь ненавистью к фашистам заразилась. Да заодно и комсомольскую организацию надо бы заново оформить.
— Понимать это как приказ?
— Партия всегда руководила комсомолом. Я член партии. А в общем, пускай не приказ, а просто задание.
— Есть! — Федька пристукнул каблуками сапог, снова вытянулся по стойке «смирно».
— А винтовку покуда спрячь, — повторил Василь. — Чтоб поменьше людей видело тебя с винтовкой, знало, что она у тебя есть…
Ушел Федька, а через несколько дней заглянул к Василю Кулаге Юрка Романюк. Рассказал про сходку, что была у них в хате, добавил, что комсомольцы выбрали его своим секретарем.
— Только ж не знаю я, что делать-то, — признался Юрка. — Я ведь что — в школе учился… А теперь, когда война… Может, вы что-нибудь подскажете. Не сидеть же сложа руки, когда немцы вокруг и к нам вот-вот придут…
А что знал Василь Кулага, что мог подсказать, посоветовать Юрке Романюку? Надо было, ох как надо было встретиться с Иваном Дорошкой, рассказать обо всем. Но Иван исчез, как в воду канул, и где его искать, Василь не знал, ума не мог приложить.
— Уже то хорошо, Юрка, что вы собрались, руководство выбрали. Комсомольцы будут знать, к кому обращаться в случае чего. Да и мы с Иваном Николаевичем Дорошкой будем знать, кого искать, если что-нибудь срочно сделать или передать понадобится…