Великий мертвый
Шрифт:
— Посмотрите вон туда, — указал штурман.
Пинеда пригляделся, и ничего не увидел.
— Где?! Куда смотреть?
— Да, вон же, вон!
И в этот миг солнце, самым краешком своим, вышло из-за холмов.
— А это еще что?!
У берега, омываемые пенистыми волнами, стояли каравеллы.
— Раз… два… три… — считал штурман. — Санта Мария! Все одиннадцать!
Пинеда растерянно моргнул. Он и сам уже видел, что здесь, по ватерлинии вросшая в песок и уже порядком разбитая прибоем, стоит
— Господи! Кто мог сделать такое? — выдохнул штурман.
Внутри у Пинеды все оборвалось.
— Всем назад! — заорал он. — Отменить высадку! Немедленно назад!
Кроме капитана армады Эрнана Кортеса, правом уничтожить суда, отрезая все пути к отступлению, не обладал никто. И Пинеда уже представлял себе, что ждало бы его флот, а затем и его самого, если бы он поверил призывным береговым огням.
Кортес двинулся вдоль берега вслед за судами Пинеды немедленно. Он знал, что этот шакал все равно попытается встать на его земле — хотя бы одной ногой. И не ошибся. Уже спустя сутки ему удалось выловить разведчиков Пинеды, и, когда он пригрозил поджарить им пятки, то узнал об армаде главное: на трех судах приплыли двести семьдесят свежих солдат.
Санта Мария! Что только он не испробовал! Под прицелом арбалетов заставил пленных вернуться на берег и махать руками, приглашая всех высадиться. Сам со своими лучшими людьми переоделся в платье ямайских самозванцев, пытаясь захватить отвалившую от капитанской каравеллы шлюпку. Но Пинеда слишком хорошо понял, и что происходит, и с кем едва не связался.
Оставалось возвращаться в Семпоалу — без добычи.
Когда, спустя четыре дня, круглосуточно бегущие гонцы, сообщили об уничтожении мертвецами всех одиннадцати парусных пирог, Мотекусома не поверил.
— Разведка уверена, что это не хитрость? — принялся он судорожно разворачивать документы. — Может быть, они уничтожили маленькие пироги? Те, что без парусов…
И осекся. На великолепно исполненных рисунках были отображены все этапы, а идущий сбоку текст сухо и точно комментировал происходящее.
— Что случилось? — подошла Сиу-Коатль.
— Посмотри, — сунул ей документы Мотекусома и схватился за голову.
— Я ничего не понимаю… — растерянно пробормотала Сиу-Коатль, быстро просматривая рисунки. — Они что — сошли с ума?
Мотекусома досадливо крякнул, вскочил и заходил по комнате — из угла в угол.
— Может, я чего-то не понимаю, — вдруг рассмеялась Женщина-Змея, — но ты ведь получил как раз то, что хотел!
— Да, — мрачно отозвался Мотекусома.
— Ну, так убей их!
Мотекусома резко остановился и притянул ее за плечи к себе.
— А что, если я ошибся?! А что если они еще сильнее, чем я думал?!
— Убей их, — повторила
Мотекусома как очнулся и медленно выпустил старшую жену.
— Я боюсь… — тихо проговорил он, — что теперь просто убить уже мало, и за ними все равно придут другие.
— Ты слишком часто стал бояться, — потирая плечи, покачала головой Сиу-Коатль. — Уйди, если боишься. У тебя столько племянников! Любой согласится стать Великим Тлатоани.
— Они еще мальчишки… — вздохнул Мотекусома. — Только драться и умеют. А мне нужно сделать так, что кастилане остановились. Понимаешь? Чтобы более ни одно их судно не смело пристать к этой земле.
— И как ты этого добьешься? — с подозрением уставилась на явно заговорившегося мужа Сиу-Коатль.
— Для начала замирюсь с Тлашкалой, — поджал губы Мотекусома.
Сиу-Коатль обмерла.
— Ты с ума сошел!
Этой ночью Марина снова залезла к нему под одеяло. Переплела свои крепкие, изящные ноги с его ногами и прижала голову к плечу.
— Почему Колтес не идет в Тлашкалу?
Кортес рассмеялся.
— Лучше расскажи, откуда ты такая взялась?
— Малиналли — дочь своей мамы, — серьезно ответила Марина. — А больше Колтесу знать не надо.
— Вот и тебе не надо знать, почему я не иду в Тлашкалу, — в тон ей отозвался Кортес.
— Если Колтес возьмет дочку вождя Тлашкалы, Мотекусома сделает вот так, — перевернулась она на спину и смешно раскинула ноги в стороны.
Кортес хохотнул и подмял ее под себя.
— Ты не ошибся? — иронично подняла бровь индианка. — Я — не Мотекусома.
— Ты — то, что мне нужно, — впился губами в молодую упругую грудь Кортес.
Через два дня Кортес оставил в крепости Вера Крус только больных, убогих и ненадежных и вышел в Семпоалу.
— Я поставил править крепостью и всем этим краем своего родного брата Хуана де Эскаланте, — объявил он и для пущего веса добавил: — если что пойдет не так, обращайтесь к нему, он победит любого врага.
Вожди уважительно глянули в сторону Эскаланте; родной брат самого Колтеса-Малинче это и впрямь была значительная фигура.
Из Семпоалы, взяв у толстого вождя в подмогу две сотни носильщиков — тащить на себе артиллерию, да четыре тысячи отборных воинов — так, на всякий случай, Кортес и выдвинулся в Тлашкалу.
Понятно, что падре Хуан Диас думал недолго и присоединился к солдатам в первый же день. Торчать за частоколом крепости, все время думая о том, как он, думая попасть в Иерусалим, оказался на другой стороне земли, было хуже, чем даже идти в неизвестность. И в выборе не ошибся: в этом походе вообще всем было на удивление хорошо.