Великий раскол

Северцев-Полилов Георгий Тихонович

Иван Глебыч сам не помнил, как добрался до задней половины дома.

Изумленно окинув взглядом эту горницу, он вспомнил, что здесь жили раньше бежавшие старицы.

В одной из бревенчатых стен горницы внезапно появилось темное отверстие.

Молодой боярин отшатнулся в сторону. В отверстие показалось знакомое ему лицо старицы Мелании.

Она печально улыбнулась Ивану Глебычу.

— Кои беды постигли родительницу твою и сестру ее, тетку твою родную, — сказала Мелания. — А за что? За то,

что право верят, за старину стоят. Накинулись на нее еретики, аки псы. Ох, горе, горе! — снова сказала старица.

— Где же они сейчас? — спросил порывисто юноша.

— В подклети, боярин.

— Слушай, — схватил ее за руку Морозов, — пойдем со мною; я знаю, как добраться до матушки!

И, спустившись в отверстие, они потайными ходами добрались до внутренней стены подклети.

Узкое оконце, прорубленное в стене для воздуха, проходило в помещение, где сидели узницы.

— Матушка, — внятно, но тихо сказал в оконце Иван.

— Мы здесь, сынок, — послышался голос Федосии Прокопьевны.

— Я по тебе, родительница, скорблю и плачу!

— Не тоскуй, сынок: мы страждем за православную веру.

— Терпите, миленькие, терпите, — отозвалась Мелания. — Царь небесный воздаст вам за ваши страдания.

— Я выломаю для вас выход, бегите, — порывисто говорил Иван, — вас скроют…

— Мы останемся здесь, — печально ответила Морозова, — что нам суждено, того избегать мы не должны. Прощай, сынок, — прошептала боярыня…

XIX

Прошло два дня. Морозова и Урусова по-прежнему сидели в подклети.

К ним никого не пускали, пищу доставляли им стрельцы два раза в день.

Иван Глебыч побоялся лично обратиться с просьбою к государю, но пошел к своему дяде князю Петру Урусову и стал просить его помочь чем-нибудь заключенным.

Спасти жену ему, как собеседнику царской думы, вовсе не стоило труда, даже при больших ее проступках; но он явно этого не хотел.

Его нелюбовь к Евдокии Прокопьевне сказывалась его попустительством; она никогда бы не решилась без его воли на что-либо подобное.

Некоторые современники думали, что он также сам тайно придерживался раскола, и только, не желая терять свое видное место при дворе, не обнаруживал явно своих убеждений.

Урусова несколько смущала участь его детей, оставшихся без матери, но и эта мысль недолго беспокоила его, и он твердо решил представить княгиню своей участи.

Молодой боярин высказал свою просьбу, но дядя нахмурил сурово брови и решительно произнес:

— Не могу просить я царя за недостойных.

Иван Глебыч увидел, что Урусова ничем не уговорить, и хотел было уже отправиться домой, как вдруг дядя остановил его.

— Послушай, племянник, хочу с тобою о деле говорить…

Морозов

ожидал, что скажет ему князь.

— Ты, парень, теперь на возрасте; чем у мамушек-то в светлице сидеть, женился бы лучше, право…

Такое неожиданное предложение изумило юношу.

— Статочное ли дело, дяденька, ты говоришь: матушке беда предстоит неминучая, а мне жениться советуешь.

Урусов смягчился.

— Ну, чего, племянничек, ноешь. Царь милостив: подержат, поучат твою мать и мою жену и отпустят. Что им с бабами ватажиться!

— Так ты таки думаешь, что отпустят матушку?

— А то как же? Непременно отпустят, — старался успокоить племянника Урусов, — а женишься, царь еще скорее твою мать простит.

— Ой, так ли? — нерешительно спросил Морозов.

— Иначе быть не может.

— Кого же мне, дядя, сватать надумал? — загорелось любопытство у Ивана Глебыча.

— Что, узнать захотелось? — лукаво подмигнув глазом, снова сказал князь. — Изволь, скажу. Пронского, князя Ивана Петровича, дочку Аксинью, чай, видел когда?

Молодой человек покраснел.

— Видал раз-другой в церкви, — застенчиво проговорил он.

— Аль, по душе она тебе пришлась, что покраснел, как красная девица? Ну, говори!

— Пришлася по душе, — еле слышно прошептал Морозов.

— Вот молодец, давно-бы так сказал, а то все ноешь о матери да о тетке… Так я потолкую с князем Иваном.

Урусов понимал, что сейчас, когда Морозова находится под опалою государя и даже взята под стражу, едва ли можно надеяться, что такие люди, как князья Пронские, согласятся выдать свою дочь за сына опальной вдовы.

Но его уловка удалась: Морозов поверил и ушел успокоенный.

Урусов задумчиво поглядел ему вслед…

В тот же день к заключенным явился думный дьяк Илларион Иванов.

Заслыша его грубый голос, Морозова истово перекрестилась и спокойно заметила сестре:

— Приближаются наши мучители.

— Ну, матушка-боярыня, — насмешливо спросил дьяк Морозову, — прошел ли твой недуг? На ногах стоять поди теперь можешь?

Морозова молчала.

— Спокойно у вас здесь: ни забот, ни шума, безо всякого лекаря поправиться можно, — продолжал Иванов.

— Эй, вы, — крикнул он стрельцам, — распутайте ножки боярские.

Стрельцы поспешили снять с ног Морозовой цепи.

— Вставай, вдова честная! Отдохнула, пойдем с нами!

Морозова безучастно взглянула на говорившего и промолвила:

— Не могу идти, ноги болят.

— За старую песню принялась, боярыня! Что ж, потешим твою милость, снесем.

И дьяк велел подать «сукна», то есть носилки.

Прислуга подала их.

— Ну, сажайте честную боярыню и в путь! Морозова быстро была посажена, и ее понесли.