Великий раскол
Шрифт:
— Горе, горе церкви православной, чего только не творят никониане. Ох, собаки, что вам старина-то помешала!
— Помешала, батюшка, помешала! — воскликнули некоторые из стариц, здесь присутствующих.
— Отыдите от нас, еретики, не замайте старых, святых, непорочных книг пречистых, как не беда бы содеяся в земле нашей?.. Всех еретиков от века в ереси собрали в новые книги. Духу лукавому напечатали молиться…
Голос протопопа становился все громче и громче. Глаза горели; фанатик сказывался в каждом
— Не отступимся от православной веры, не служим никонианской ереси! — послышались голоса среди верных.
— Не слушайте, дети, не слушайте, пропадете, аки трава, ежели прельститесь их лестью, не подобает с ними, поганцами, вам верным и говорить много.
Дав немного успокоиться после произведенного им впечатления, Аввакум коротко произнес:
— Нечего много говорить.
И снова окинув всех пытливым взглядом, умело закончил следующими словами:
— Братия и сестры мои, светы! Запечатлеем мы кровию своею нашу православную христианскую веру со Христом Богом нашим, Ему же слава во веки, аминь.
Тяжело вздыхая, стали расходиться присутствующие.
В горнице остались с Аввакумом только две сестры, да старица Мелания.
Аввакум сел на лавку около стола, все три женщины стояли против него.
— Молю вы, о Господь, детки мои духовные, святы и истинны рабы Христовы! Бог есть с нами — и никто же на ны.
Ни Морозова, ни Урусова, ни даже испытанная Мелания не могли освободиться из-под его влияния.
Аввакум повелевал ими, как игрушками; он поработил их волю.
XV
Царь Алексей Михайлович понимал, что своевременное взятие под стражу беглого протопопа значительно сократило бы ряды последователей староверья.
Сама фанатично настроенная Морозова без его влияния далеко, однако, не была бы так уверена в своей правоте.
Раскол имел более глубокие корни, чем это в начале казалось.
Отрицая «благоверие» в государе, староверы отказывались этим повиноваться ему, а это само собою вело к отказу от подчинения новому порядку вещей и тому обществу, которое приняло и ввело этот новый порядок.
Вследствие нежелания подчиниться новым церковным преобразованием и несогласия с некоторыми обрядностями, приверженцы старой веры, выходило, отказывались от повиновения вообще властям.
Раскольники боролись не с одними только новшествами Никона и принявшим их православным духовенством, но также и с самим царем.
Пока была жива первая супруга царя Милославская, раскольники сознавали, что благодаря приверженности царицы и ее родни к староверью, им опасаться нечего: царица всегда заступится перед своим супругом.
Вторичная женитьба царя и водворение партии Нарышкиных при царском дворе все изменило.
Церковные преобразования,
И все-таки раскол широко распространился по Руси. В самой Москве, среди торговцев, а равно также мастеров и мастериц государевых мастерских палат, староверие насчитывало множество своих приверженцев.
В особенности пристали к нему изографы, т. е. иконописцы, так как новшество патриарха Никона — писание икон «будто живые писать» — лишало многих из них по незнанию этого искусства постоянного заработка.
Твердый оплот раскола, дом Морозовой, до сих пор представлявшийся им недоступным от влияния никониан, потерял эту славу после неоднократных присылок царских посланцев к Морозовой и требований царем покорности от боярыни.
Молодая царица Наталия Кирилловна задумала отправиться на богомолье в Троицкую лавру. Исполняя желание молодой супруги, Алексей Михайлович пожелал, чтобы этот первый выезд государыни был особенно торжественен.
Рано утром выехал блестящий царицын поезд из Москвы.
Во главе его гарцевало более полутысячи всадников из боярских детей, по трое в ряде.
На многих из них была одета золотая парча, казавшаяся броней.
Следом за ними вели десятка три коней в хорошей сбруе. Вместо попон из-под седел спускались драгоценные парчевые покрывала и шкуры тигров и леопардов.
Замыкавшая конный отряд стража с боевым вооружением предшествовала царю, ехавшему в карете, крытой алым бархатом.
Тучные кони белой масти везли ее.
По сторонам кареты шествовали ближние бояре.
Во время проезда по узким улицам Белокаменной вокруг царского экипажа теснилось много людей, желавших подать царю свои просьбы.
— Давай сюда, — сурово говорил высокий худощавый боярин Иван Кириллович Нарышкин, шурин государя.
Просьбы сыпались к нему дождем.
Он их принимал и складывал в красный ящик, несомый за каретой.
Немного позади ехал верхом малолетний царевич Федор Алексеевич. Коня его вели под уздцы бояре.
Поезд растянулся далеко.
На расстоянии получаса от царского поезда следовал поезд царицы.
Впереди него конюхи вели сорок статных коней.
За ними следовала пространная карета царицы, запряженная десятью белыми конями. Карета была плотно закрыта, и окна ее завешаны.
Этого требовал дворцовый этикет того времени.
Следом за каретой ехали верхом, сидя на конях по-мужски, горничные царицы.