Великий раскол
Шрифт:
Вся соловецкая братия пришла в смущение; она поняла тогда, для чего приехал Никон, но было поздно и рассуждать, и волноваться, и не соглашаться — стрельцы наполняли церковь и заняли все места до самой пристани.
Едва окончил чтение боярин, как Никон и все приехавшее с ним духовенство из Архангельска подняло гроб и с пением «Святый Боже» понесли св. мощи к пристани.
Некоторые монахи хотели было заговорить, но князь Хованский и Отяев оттиснули их и, окружив гроб стрельцами, двинулись к ладьям.
У самой пристани стояло судно, на котором приехал Никон: туда поставлены св.
Долго переносились из Архангельска до Москвы останки великого святителя, и Никон измучил своим аскетизмом и князя Хованского, и Отяева, так что они с дороги жаловались на это даже царю, но в Москве совершилось событие, которое окончательно возвысило Никона.
XXVII
Богом избранный
Патриарх Иосиф встал со сна в великий четверток 1652 года в сильном нерасположении духа, всю ночь он не спал, и Бог весть что приходило в голову.
Вот почему, как только он проснулся, он тотчас послал служку за любимцем своим новинским игуменом.
Игумен, живший вместе с патриархом в Спасском монастыре, тотчас явился.
— Сын мой, — обратился к нем патриарх, — сегодня я должен быть на омовении ног, но ночь такую я провел, так много грешил, что недостоин совершить этот священный обряд.
Игумен стал уговаривать его ехать в Успенский собор, но патриарх печально возразил:
— Я теперь никому не нужный, — винят меня и в еретичестве, и Бог знает в чем, уж лучше отказаться самому от своего сана, хуже будет, коль велят уйти. Собрал я немного денег — станет на мой век, скажусь больным, пущай казанский митрополит, он теперь здесь, сделается мои заместителем. Поезжай к нему, проси его быть сегодня вместо меня на омовении ног.
Игумен Новинский вздумал было снова отговаривать патриарха, но тот повелительно приказал ему выйти.
Вместо того чтобы ехать к казанскому митрополиту, игумен отправился к старому князю Трубецкому, к князю Михайле Одоевскому, к Федору Ртищеву и к Василию Бутурлину и просил приехать к патриарху и успокоить его.
Все они тотчас съехались к нему.
Патриарха они застали усердно молящегося.
Увидев любимых своих бояр, он благословил их и спросил, что их привело к нему так рано.
Старшие бояре, Трубецкой, Одоевский и Бутурлин, объявили, что они слышали о желании его отказаться от патриаршества, но это-де не в обычае у нас, притом нет поводов к этому отказу, потому что царь его, патриарха, любит, а если наушничают на него, то на это нечего обращать внимания.
Выслушав друзей своих, патриарх печально возразил:
— Не сержусь я, коль на меня клевещут, но больно мне, когда на этого (он указал на Ртищева) они нападают. Творит он дело Божье — по целым ночам работает с чернецами в Андреевском монастыре, не доспит, не доест, чтобы сотворить святое дело, а его обзывают еще за это еретиком.
Ртищев поклонился тогда в ноги патриарху и сказал:
— Работа моя не для сегодняшнего или завтрашнего дня, а для будущности. Никакого еретичества не творим мы, переводим лишь с латинского и греческого св. отцов,
— Слышите, — обратился патриарх к боярам, — что говорит сей юный мудрец, а меня и боярина Морозова чуть ли не каменьями хотят закидать за эту премудрость.
Патриарх при последних словах почувствовал себя нехорошо и присел.
В это время в дворцовой церкви шла обедня, и когда запели «Вечери твоея тайные», прибежал келарь Спасского монастыря и, обратясь к царю, произнес взволнованно и торжественно: — Патриарха не стало!..
В этот миг царь-колокол ударил три раза; все предстоявшие в церкви пришли в ужас и от неожиданности, и от смерти, постигшей высшего иерарха в такие великие дни.
«Как овцы, — писал потом Никону царь, — без пастуха не ведают, где деться, так и мы, грешные, не ведаем, где главы преклонить, потому что прежнего отца и пастыря лишились, а нового нет».
После обедни царь поехал к покойнику; тот лежал уже на столе, как живой и, помолившись над ним и поцеловав его руку, уехал к обряду омовения ног, который совершал уж митрополит Казанский.
В пятницу патриарх в гробу перенесен в Ризположение.
Вечером царь отправился туда один и, войдя к покойнику, удивился: все игумены и дети боярские, которые должны были при нем находиться, разошлись и один только священник выкрикивал над ним псалтирь.
Царь созвал детей боярских и сделал им выговор, а впоследствии митрополита Казанского он просил сделать выговор игуменам.
Когда он спросил священника, почему он кричит так над патриархом, тот отвечал:
— Прости, государь, страх нашел великий, — в утробе у него, святителя, безмерно шумело, так меня и страх взял; вдруг взнесло живот у него, государь, и лицо в ту же пору стало пухнуть: меня и страх взял, думал, что ожил, для того и двери отворил — хотел бежать.
При этом рассказе суеверный Алексей Михайлович струсил и ноги у него подкосились, так что он едва устоял; на беду в утробе покойного вновь сильно зашумело.
— От земли создан, — подумал царь, — и в землю идет, чего бояться?
И стал целовать руку усопшего, а в этот миг как выстрелит что-то из его уст…
Алексей Михайлович окончательно растерялся и обратился в бегство [22] .
В субботу, оплакиваемый и царем, и ближними боярами, патриарх Иосиф предан земле в Успенском соборе с большой торжественностью.
Но царь, Москва и двор были сильно опечалены, — им не был предстоявший светлый праздник праздником без патриарха.
22
Факт этот мы взяли из письма царя к Никону.