Великий тайфун
Шрифт:
— Кто ее убил? — спросила Женя.
— Пастух Ефим убил, — ответил один из мальчиков.
— Змея ядовитая? — спросила Женя.
— Не, только может укусить здорово, — ответил тот же парнишка. — Посмотри, какие у нее зубы. — Он поднял голову змеи. У полоза были острые зубы, идущие внутрь глотки.
— Какая красивая змея! — промолвила Женя и пошла дальше.
Вдали раскинулось залитое водой и зеленевшее молодой зеленью рисовое поле. Белели согнувшиеся спины корейцев. У рисового поля чернели приземистые фанзы корейской деревни.
Женя дошла до фанз, возле которых бегали корейчата в коротеньких, до пупка, белых кофтах. Они гонялись друг за другом, выкрикивая непонятные слова.
«Через три-четыре года и Петюшка будет вот так же бегать», — подумала Женя, и в сердце у нее шевельнулась
Кореянки вышли из фанз, с любопытством рассматривали Женю. Одна из них — у нее за спиной был грудной ребенок — потрогала платок, одобрительно покачав головой. Женя приласкала ребенка.
Возвращаясь на заимку, Женя увидела быстро шагавшего ей навстречу Виктора. Он был в радостном возбуждении:
— Спит. Дышит ровно.
Ребенок выздоровел, и Виктор, оставив Женю с Петюшкой на заимке, поехал во Владивосток: ждала партийная и литературная работа.
До станции Раздольное пришлось ехать на почтовых. По этой дороге Виктор в детстве совершил путь вместе с матерью, когда они возвращались с заимки домой. То было замечательное путешествие, аромат которого остался у него в памяти на всю жизнь… Был знойный день, он сидел в тарантасе, слушал, как звенел колокольчик под дугой, и смотрел, как овода летали над крупами лошадей, жалили их. Ямщик бил кнутом оводов, покрикивал: «Ах вы, кровопивцы, едят вас мухи с комарами!» Рыжие лошади отмахивались длинными хвостами от оводов и от кнута…
И теперь, как и тогда, навстречу бежали деревья, кустарники. Овода летали над крупами лошадей, жалили их; тот же самый ямщик, уже седой, лет семидесяти, старик Игнат, бил кнутом их, приговаривая: «Ах вы, кровопивцы, едят вас мухи с комарами!» Лошади — на этот раз тарантас везла пара пегих лошадей — отмахивались длинными хвостами от оводов и от кнута.
Игнат пошевеливал вожжами, тарантас легко катил по ровным, хорошо наезженным, неглубоким колеям, между которыми далеко бежала омытая дождем яркая зеленая полоса. Медный колокольчик под дугой коренника бодро названивал. Через дорогу перебегали испуганные фазаны, а с ветвей высоких кедров на тарантас посматривали с любопытством рыжие белки.
— Больно тихо бегут лошади, — говорил Виктор ямщику.
В ответ на это замечание ямщик дергал вожжами, и лошади ускоряли бег.
Но вот и паром через Суйфун. За рекой село Раздольное, тут же и станция того же названия.
Виктор пользовался каждым случаем, чтобы повидать свою семью. Чаще всего он ездил на заимку через Амурский залив, иногда — по железной дороге до Раздольного, а там на лошадях.
Между Женей и им шла также постоянная переписка. Виктор писал о политических новостях. Женя наполняла письма восторженными рассказами о Петюшк'e, но случались в них и жалобы на одиночество, на «оторванность от жизни».
Вот одно из ее писем:
«Дорогой мой!
Как я счастлива! Петюшка уже улыбается. Он теперь спит в кроватке. Я поставила ее рядом со своей кроватью. Сегодня днем он проснулся, я стала разговаривать с ним, он долго смотрел на меня, слушал и вдруг улыбнулся. Значит, ему был приятен мой голос. Мне кажется, он чувствует меня. Когда я подхожу к нему, он сразу оживляется. Интересно наблюдать, как он прислушивается к звукам. Одни звуки ему приятны, другие вызывают недоумение, третьи пугают его. Когда я гуляю с ним по лесу, он с видимым удовольствием слушает пение птиц. Он такой прелестный, я так люблю его. Но мне нечего здесь делать. Я хочу работать. Это просто возмутительно — в такое время я сижу здесь, как в ссылке, совершенно оторвана от жизни. Петюшка подрос, пора переехать в город и начать работать. Приедешь — поговорим подробно. Я не могу жить тунеядцем. Сейчас такие события! Я снова хочу окунуться с головой в работу, не могу жить, не принося пользу обществу. Помнишь четвертый сон Веры Павловны? «… будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него…» Вот я и хочу работать. Между прочим, мне пришла мысль организовать в корейской деревне медицинский пункт. Я начала поголовный осмотр корейских детей
Мы с Петюшкой крепко, крепко тебя целуем, Приезжай поскорее.
Твоя Женя»
Ответ Виктора:
«Любимая!
Получил твое письмо, такое хорошее, ты вся в нем — чудная, светлая. Твой рассказы о Петюшке интересны и трогательны. Веди дневник, записывай свои наблюдения. Это будет интересно потом и для самого Петюшки.
Медикаменты привезу. У тебя замечательная мысль… Когда-нибудь весь край покроется медицинскими пунктами, будут они и в корейских деревнях, а сейчас ты — пионер этого дела. Ведь это же благородная деятельность, она должна увлечь тебя, ты найдешь в ней большое удовлетворение. Если мы осуществим социалистическую революцию, вся наша деятельность будет состоять из такой вот работы, которая постепенно преобразит страну. Мы будем трудиться, строя социалистическое общество. Твоя медицинская работа среди корейцев — это и есть то, что ты называешь пользой обществу.
Твоего желания переехать в город и начать работать я не разделяю. Я хотел бы, чтобы мы вырастили Петюшку здоровым. Поэтому, пока ты кормишь его грудью, ни о какой работе не может быть и речи.
Насиловать твою волю я не буду, но я уверен, что ты согласишься со мной.
Обнимаю крепко, целую тебя и Петюшку.
Твой Виктор»
Женя прочитала письмо Виктора, села у раскрытого окна. Был солнечный, ветреный день, лес шумел, ветви деревьев качались, листья дрожали на ветру. Петюшка спал в своей кроватке, высунув из-под пикейного одеяла маленький розовый кулачок.
Письмо Виктора произвело на нее двойственное впечатление. С одной стороны, ей казались бесспорными его высказывания, с другой — ей не хотелось мириться со своим положением тунеядца (она продолжала называть себя тунеядцем). Ей хотелось уже теперь работать, работать и работать. Подумать только: в такое время сидеть сложа руки.
«Конечно, Виктор прав…» Она не додумала. К окну подошла девочка-кореянка. Она была вся в слезах. Девочка с трудом объяснила, что семилетний братишка ее обварился кипятком. Женя в волнении вскочила со стула, схватила парусиновую сумку, где у нее находились разные медикаменты, и бросилась из комнаты. Попросив хозяйку заимки посмотреть за Петюшкой, она побежала в корейскую деревню…
…Так и текла жизнь Жени Уваровой на заимке. Она производила на корейцев, особенно на кореянок, необыкновенное впечатление. Ее забота о деревне казалась непонятной, ее медицинская помощь, которую она оказывала женщинам и детям, — каким-то чудом, а сама она с ее красотой казалась посланной богом добра. Ее и называли «дочь доброго бога».
ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ
Тайны дома № 19 по Лазаревской улице и других мест, где хранились «совершенно секретные дела», влекли Виктора Заречного с неодолимой силой. Все свободное время от работы в комитете партии он проводил на Лазаревской улице. В руках у него оказались документы, которые изумляли своей неожиданностью. Перед Виктором прошла целая галерея людей, которых он встречал на нелегальных собраниях, которых он знал как подпольных работников, которым он доверял, но которые, оказывается, были агентами охранного отделения, провокаторами. Иногда он чутьем своим угадывал в человеке предателя. Так было при встрече у Николая Петровича Уссурийцева с журналистом Сикорским. Теперь его подозрение оправдалось. Сикорский был «совершенно секретным» агентом охранного отделения и носил кличку «Ольнем».