Великий тайфун
Шрифт:
— Вот как! — обрадованно воскликнул Виктор.
— Теперь его зовут Дядя Володя.
— Дядя Володя? Почему «дядя»?
— Не знаю. Во-вторых, тебе привет от Антона Грачева.
— Приехал!
— Был у нас с женой, американкой. Он пробыл во Владивостоке всего два дня, рвался к себе, в Хабаровск. Там у него отец, мать. Десять лет не видел их.
— Как жаль, что не удалось повидать его! — воскликнул Виктор.
— Обещал написать из Хабаровска… Знаешь, Витя, у его жены такой испуганный вид! — Женя засмеялась.
— Испуганный?
— Она
— А кто она такая?
— Работала упаковщицей афиш в какой-то типолитографии.
— Что же она, не видела нищеты в Америке?
— Должно быть. Они, вероятно, жили хорошо. Одета она прекрасно, изящная такая, маленькая, черненькая. Только глаза испуганные, — Женя опять рассмеялась.
Виктор прижал к себе ее руку: он так любил ее смех.
— Как она будет жить в России? — говорила Женя. — Что-то уж очень они не подходят друг к другу. Но, должно быть, любят. Поехала же она с ним из своей Америки!
Они поднялись в гору.
— Отдохнем, — сказала Женя.
— Устала? Тяжело ходить?
— Да, стала уставать.
Внизу лежал глубокий Мальцевский овраг с убогими домишками портовых рабочих; к Сибирскому флотскому экипажу шли Маньчжурская и Абрекская улицы.
— Из Сан-Франциско — и прямо к нам, в Рабочую слободку! Испугаешься! — Женя опять звонко рассмеялась.
— Как ее зовут? — спросил Виктор.
— Гарриет… Гарриет Блэк. Она очень приятная, только чужая какая-то, уж очень иностранная. Все на ней чужое, нерусское… Из Америки приехало много бывших эмигрантов. Среди них большинство анархисты, и такие, знаешь, оголтелые. Один Передвигав чего стоит!
Они подошли к Рабочей слободке.
Серафима Петровна встретила Виктора так, будто век не видала. Ну, и первым долгом стала хлопотать, чем бы покормить своего ненаглядного сына. Мать всегда остается матерью.
Идя на другой день после приезда в Совет по Абрекской улице, Виктор увидел знакомую фигуру человека,
«Неужели он?» — подумал Виктор.
Да, это был тот, о ком подумал Виктор. Это был Володя Маленький.
Встреча была так радостна, что они не знали, что и сказать.
— Шутка ли, десять лет не виделись! — говорил один.
— Да, да, десять лет! — восклицал другой.
Володя сильно изменился, отрастил усы, но главное, что меняло выражение его лица, — это скорбные складки в углах губ, под усами. Минутами он задумывался, будто вспоминал что-то. Он тоже направлялся в Совет, и они пошли, оживленно рассказывая друг другу о себе.
Володя пробыл на каторге восемь лет. Перед самой революцией его назначили
— Семья твоя здесь оставалась? — спросил Виктор.
(Володя женился еще в 1907 году на милой и умной девушке, социал-демократке; родились у них две девочки.)
Володя промолчал, темная хмурь залегла у него в глазах.
Виктор не стал расспрашивать.
— Рассказывай, как в Питере, — сказал Володя. — Ленина видел?
Расстояние до Совета было порядочное, и Виктор успел рассказать о многом, что он видел и слышал в Петрограде.
— У нас здесь тоже мелкобуржуазная стихия, — заметил Володя. — Мы в меньшинстве — и в Совете и в организации.
— А где ты работаешь?
— Пока в Совете, секретарем. Перейду в комитет,
— Надо разъединиться с меньшевиками.
— Конечно, надо. У нас, брат, совершенно противоестественный симбиоз большевиков с социал-демократами современного германского образца — скорее филистерами, чем революционерами. Кого только у нас нет, даже сын миллионера, Вульф Циммерман, пребывает в организации.
— Так это что же — единый фронт с меньшевиками?
— Какой, к черту, единый! Такая грызня идет! Но наша фракция малочисленна, среди меньшевиков — влиятельные служащие банков, адвокаты, журналисты. Сейчас создается газета. Недавно я был в Спасске — там продается небольшая типография. Я договорился с владельцем, а денег у нас нет. Меньшевики устроили кредит в банке. Организуем газету и будем постепенно брать ее в свои руки, расширять фракцию… Вот такие-то, брат, у нас дела. Что ты думаешь делать?
— Да еще не знаю… что найдется для меня. Хотел бы по партийной линии. А вообще-то уже давно хлеб зарабатываю себе литературным трудом.
Они вошли в подъезд здания, где помещался Исполком Совета. Навстречу им по лестнице спускались двое с портфелями. Слегка приподняв шляпу, один из них, с моржовыми усами, невнятно буркнул:
— Здравствуйте.
Володя ответил.
На площадке второго этажа он сказал:
— Вот они, с кем у нас симбиоз, — меньшевистские лидеры Агарев и Новицкий. Такие фрукты!
Вскоре после приезда Виктора была получена «Правда» с знаменитыми тезисами Ленина.
Затем пришли петроградские газеты с материалами о конференции большевиков.
Василий писал Виктору:
«Я же говорил тебе, что приезд Ленина — поворот истории».
В Приморье начались ожесточенные споры вокруг тезисов Ленина, борьба стала раздирать социал-демократическую организацию на две глубоко враждебные друг другу части. «Симбиоз» дальше становился невозможным и бессмысленным.