Великое заклятие

Геммел Дэвид

– Ну что там? – спросил лучник.

– Она теперь отдыхает.

– Скоро ли она родит?

Зубр пожал плечами.

– Воды сошли, а когда ребенок выйдет – кто знает. Через час, через два, а может, и позже.

– Вот так точность! Я думал, ты в этом разбираешься.

– Не так часто я этим занимаюсь, чтобы стать знатоком. Знаю только, что всякие роды состоят из трех стадий. Первая уже началась: плод движется.

– А вторая?

– Когда он войдет в родовой канал, схватки станут сильнее.

– Надо же! Впервые слышу, как ты правильно называешь это место, – улыбнулся

Кебра.

– Мне сейчас не до шуточек. Бедра у девчонки узкие, а рожает она в первый раз. Порвет себе все на свете. А если что пойдет не так – и вовсе труба. Пробовал кто-нибудь разбудить монашку?

– Пойду посижу рядом с ней, – решил Кебра.

– Вот-вот, ступай. Надавай ей пощечин или водой облей – все что угодно.

– Как только она проснется, я ее к тебе пришлю.

Зубр вернулся в шалаш, а Кебра пошел к спящей. Свет, излучаемый ею, угас, и Кебра с удивлением отметил, как похорошела она, избавившись от лишнего веса. И выглядела она намного моложе. Раньше Кебра думал, что ей за сорок – теперь он, несмотря на седину, дал бы ей лет на десять меньше. Он сжал ей руку и спросил:

– Вы слышите меня? – Но она даже не шевельнулась.

Время шло, солнце близилось к полудню. Ногуста, обычно такой сдержанный, беспокойно расхаживал по лагерю. Раз он подошел к загородке и окликнул Зубра. Тот ответил кратко, грубо и по существу. Ногуста отошел к ручью, и Кебра, так и не сумевший разбудить Ульменету, присоединился к нему.

– Мы теряем время, которое выиграли у моста, – сказал ему Ногуста. – Если задержка продлится, сюда нагрянет враг.

– Зубр не знает, когда она разрешится. Дело может затянуться еще на несколько часов.

– Ты бы хотел, чтобы Зубр принимал твоего первенца? – внезапно улыбнулся Ногуста.

– Что за жуткая мысль! – поежился Кебра.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Х удшего кошмара Аксиана еще не переживала. С нее

сняли платье и заставили сесть на корточки. Она упиралась босыми ногами в землю, как крестьянка, и боль терзала ее поясницу. После ужаса, испытанного в доме Калижкана, она была немного не в себе, и все последующее только усиливало ее страх. Муж ее погиб, девичьи годы, когда она была принцессой, отошли в прошлое. Она никогда прежде не знала ни голода, ни бедности. Летом ее обмахивали павлиньими опахалами, зимой она укрывалась от холода в жарко натопленном дворце.

Всего несколько дней назад она сидела в своих покоях среди мягких подушек, и вокруг сновали слуги. Пренебрежение мужа не мешало ей оставаться королевой и владычицей империи.

Теперь она, нагая, терзаемая страхом и болью, сидит на корточках посреди дикого леса и тужится, чтобы родить короля на голую землю.

Громадный Зубр поддерживал ее, не давая упасть. Она видела его безобразное лицо рядом со своим, и он то и дело колол ее своими усами. Левой рукой он растирал ей поясницу. В Юсе Ульменета показывала ей обитое атласом родильное кресло и рассказывала, как будут протекать роды. Тогда это представлялось ей чем-то вроде приключения. Новая боль пронзила ее, и она закричала.

– Не дыши так часто, – сказал Зубр.

Его грубый

голос немного унял ее растущую панику. Схватки продолжались, боль нарастала и опадала. Фарис поднесла к ее губам чашу с водой, холодной и вкусной. Пот стекал Аксиане в глаза, и Фарис вытерла его платочком.

Правое бедро свело судорогой, и она, привалившись к Зубру, крикнула:

– Нога! Нога!

Он усадил ее спиной к поваленному дереву и стал разминать мышцы выше колена. Фарис опять предложила ей воды, но Аксиана потрясла головой. Какое унижение! Ни один мужчина, кроме мужа, не видел ее обнаженной, а в ту единственную ночь она приняла ароматную ванну и ждала его в полумраке спальни, освещенной тремя цветными фонариками. Здесь свет яркий, резкий, и отвратительный мужлан растирает ей бедро мозолистыми ручищами.

«Однако ему есть до меня дело, – внезапно подумала Аксиана, – а Сканде не было никогда».

Она помнила ночь, когда король пришел к ней. Он не заботился о том, что она девственница, несведущая и неопытная. Не пытался унять ее страх или хотя бы возбудить ее. Никакого удовольствия она не испытала, только боль, но все, хвала Истоку, закончилось быстро. Он не произнес ни слова, а после сразу встал и вышел. Она проплакала тогда несколько часов подряд.

У Аксианы кружилась голова, перед глазами мелькали яркие пятна.

– Дыши глубже и медленней, – сказал ей Зубр. – Иначе обморок будет, а нам это ни к чему, так ведь?

Боль, раздирающая ее, достигла новых высот.

– Ой, кровь! Кровь! – испугалась Фарис.

– Ясное дело, кровь! – рявкнул Зубр. – Спокойно, девочка. Ступай еще воды принеси. А ты постарайся думать о чем-то другом, – посоветовал он Аксиане. – Одна моя жена, бывало, все молилась. Ты молитвы знаешь?

Гнев, пришедший на место боли, охватил Аксиану, как лесной пожар.

– Ах ты олух! Ах ты... – Из нее вдруг полились слова, как дренайские, так и вентрийские – слова, которые она порой слышала, но никогда не произносила вслух и не думала, что когда-нибудь сможет их вымолвить. Грязная, площадная брань, которая Зубра, впрочем, ничуть не тронула.

– Третья моя тоже всегда ругалась. Ничего, это не хуже молитвы будет.

Аксиана приникла к нему, обессиленная. Благородное происхождение, воспитание, вера в то, что знатные господа созданы не так, как простолюдины – все это сошло с нее, как слои луковой кожуры. Она превратилась в потное, стонущее, вопящее животное, лишенное всякой гордости.

– Не могу больше, – со слезами прошептала она. – Не могу.

– Можешь, можешь. Ты у нас храбрая девочка. – Она снова обругала его, а он с ухмылкой сказал: – Вот и ладно.

Она уронила голову ему на, плечо, и он откинул со лба ее мокрые от пота волосы. Этот маленький жест лучше всяких слов сказал Аксиане, что она не одинока. Она вновь обрела мужество, и даже боль на мгновение стала терпимой.

– Где Ульменета? – спросила она.

– Придет, как только проснется. Не знаю, почему она спит до сих пор. Ногуста думает, тут не без колдовства. Зато я с тобой. Положись на старого Зубра и не робей.

Фарис вытерла ей лицо, дала воды, и Аксиана с благодарностью напилась.