Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Шумеляк Андрей Мирославович

словах:

« Кто воздвиг от востока мужа правды, призвал его следовать за собою, предал ему народы и покорил царей? Он обратил их мечом его в прах, луком его в

солому, разносимую ветром. Он гонит их, идет спокойно дорогою, по которой

никогда не ходил ногами своими».

Все сидели в изумлении. Слова этого мира грубы и обычны, их

не так много, но сила… Сила пронизывала воздух, потоки энергии парализовали и заряжали.

Строки, написанные в книге, являлись воплощением сердца Высшего – если можно

назвать сердцем то сокровеннейшее, что хранил старец, о чем он мыслил, в какие

бесконечные дали зрел. Даже блеклая картина, в которой они находились, вызывала

чувства, которых в небесном чертоге не было. Соленые брызги моря охлаждали

лица, солнечные зайчики играли на ладонях, плоды дерев были вкусны и приятны

на вид. Пребывание в нищенской плоти давало необычайные ощущения. Гроумит

давно задавался вопросом, почему их бытие в духовном мире не так приятно, как

здесь, на земле. Наверное, из-за того, отвечал сам себе, что во всех семи небесах

нет ограничений – лишь разные уровни блаженства. А тут, в бренной плоти, на

земле их сотни тысяч. «В узах вкус свободы слаще» – вспомнил он давние слова

Высшего.

Голос Творца прервал благоговейные размышления:

– Такова моя воля. Прошло время, когда я через Младшего искупил мир.

Людям этого стало недостаточно. По своей милости я даю им шанс искупить мир

через себя. И для явления славы я выбрал семерых, возглавляемых одним. Вы же

должны помогать им, в меру своего мастерства. К первому я отправил Теграмтона.

Пока что дам ему простенькое заданьице – пусть избавит людей пустыни от

бесеныша. Будущему мыслителю пора утвердиться в своей силе. И в моей тоже.

Рафа обозрел богов:

– Гроумит, зри за мальчишкой. И приведи к нему хранителя рубина. Фортуний, настанет момент, когда тебе нужно будет сохранить его от высоты и холода.

Мокошь…

Высший строго смотрел на покровительницу:

– Не мешай. Я не отдам тебе юношу. И тем более, картину.

Все встали.

Мокошь слегка наклонилась в знак почтения.

– Буду размышлять над твоей волей, Великий. Пора заняться работой.

Покровитель, духовно беднеющий, да будет растерзан на мириады гвельтов.

С этими словами она исчезла, рассыпавшись снопами багряных искр.

По установленному порядку Гроумит и Фортуний рассеялись после

разрешения Высшего.

Старец подошел к краю чаши, оперся о каменные перила. Глаза изучали

далекий эмпирей, за которым, в невидимой человеческому взору дали,

начиналась

населенная людьми земля. За семь тысяч лет род людской довел картину до

ужасного состояния, упреждая самые пессимистичные виды Творца на пару тысяч

человеческих годков. И теперь, когда оставалась сотня лет до катарсиса, перерождения, появились искры, исцеляющие обезображенное полотно. Высший, несомненно, был рад тому, что часть Его сущности пробилась в этом захудалом

мире. Вот только смущали покровители. Слишком замысловатыми казались им

планы Творца. Если Гроумит и Фортуний слушались, ожидая, что когда-то

подрастут, поймут, впитают божественные искры, то Мокошь все чаще проявляла

своеволие. Ишгар вообще оказался неспособным к милосердию. Строптивые

подростки – так бы их назвали в человеческом мире.

– Да, – вздохнул старец, – придется им в этот раз играть роли намного ниже

своих способностей.

Верховный некоторое время прогуливался по саду, наслаждаясь апельсинами и

яблоками, приятным соленым воздухом, ароматом хвои и черемухи. Вдоволь

нагулявшись, назвавшийся Рафой хлопнул в старческие ладоши и яркой вспышкой

осветил озаряемый засыпающим солнцем небосвод.

***

Пустоту коридора заполнил мерный гул шагов. Каждый раз ступни врезались в

твердый металлический пол, создавая волну звука. Пространство сжималось и, отражаясь от полукруглого гофрированного свода, обрушивало на идущего

объемное эхо.

В дверь постучали. Молодой светловолосый мужчина отложил перо, поправил

очки. Полные пальцы дробью пробежались по прозрачной поверхности стола. Стук

повторился.

– Заходи, еще с входного блока услышал.

Из поверхности стены проявлялся силуэт человека, атомы металлической

преграды раздвигались и вот, перед Сартмесом стоял прилично исхудавший парень.

Глаза светились, на смуглом лице растянулась довольная улыбка. Он привычно

махнул головой, поправляя темно-фиолетовую, потяжелевшую от дождя шевелюру.

На пол полетели брызги, ученый неприятно поморщился, пальцы опять зажали

перо, начали малевать на поверхности кристалла замысловатые графики и

формулы.

– Опять ты со своими спортивными замашками. Между прочим, с такой

комплекцией, заболеть в две секунды.

Диптрен скинул плащ, одернул затопорщившуюся рубашку. На стеллаже

горделиво занимали свои постаменты образцы породы, фигурки экспериментально

выращенных животных, макеты аппаратов – прямо-таки коллекция увлеченного

подростка. Вико Сартмес стал великолепным кабинетным ученым, создавая теории