Велнесс
Шрифт:
У Брэда растерянный вид, но Элизабет наплевать. Эта песня как будто написана специально для нее – песня, посвященная той жадности, от которой она всю жизнь пытается сбежать.
Тут дверь открывается, внутрь врывается холодный воздух, и входят три человека, одетые так эксцентрично, что могут быть только участниками той самой звездной группы. Элизабет сразу же выделяет вокалиста: на нем солнечные очки из толстого пластика и нежно-голубая рубашка с рюшками из семидесятых – демонстративно немодная, что, конечно, и делает ее по-настоящему модной – с продуманно расстегнутыми четырьмя пуговицами. Молодые люди входят в бар с такой развязностью, что толпа инстинктивно расступается.
–
Женщина на сцене заканчивает петь, пожимает плечами, как бы извиняясь, и говорит: «Кажется, это все» – под жиденькие вежливые аплодисменты. Элизабет смотрит, как она укладывает в чехол свою гитару и вместе с Джеком, который все это время ее фотографировал, направляется к выходу. Певица, ее небольшая свита и Джек – все они явно намылились на какую-то крутую вечеринку.
Элизабет следит глазами за Джеком, пока Брэд продолжает втолковывать, почему ей так повезло оказаться здесь сегодня с ним и познакомиться с этой группой; она кивает, но продолжает смотреть на фотографа с полудетским лицом, и как раз в тот момент, когда Джек проходит мимо музыкантов, он смотрит сначала на них, потом мимо них, на столик в дальнем углу, за которым сидят обычные посетители, и его взгляд останавливается на Элизабет. Она видит, что он видит ее, потому что теперь она без шарфа и шапки, ощущает трепет узнавания, когда он улыбается и машет рукой, и сама тоже улыбается и машет рукой, а Брэд озадаченно смотрит на нее, и от облегчения у нее чуть ноги не подкашиваются.
И что же делает Джек? Он проходит мимо группы, подходит прямо к Элизабет, не замечая клевых музыкантов и сдувшегося Брэда, протягивает руку и впервые обращается к ней.
Он говорит:
– Как насчет?
КАК НАСЧЕТ.
Как это странно, удивительно и приятно.
Как насчет.
Элизабет никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так говорил. Так не выразились бы ни ее друзья из многочисленных частных школ, ни родители, ни гости, которых они часто приглашали к себе домой. Эти люди никогда бы не обрубили конец фразы. Они сказали бы правильно: «Как насчет того, чтобы пойти с нами?»
Вот так было бы уместно: «Не хотели бы вы уйти отсюда?»
Или вот грамотная и законченная фраза: «Пожалуйста, составьте нам компанию».
Но Джек спросил просто: «Как насчет?» – с непривычным и очаровательным несовершенством. Он протянул руку и посмотрел на нее без всякого притворства, не подозревая, что сказал что-то смешное или дурацкое, и она ощутила прилив нежности.
«Как насчет?» превратилось для них в мантру, своего рода магическую формулу, возвращающую трепет, удивление и восторг того первого вечера. «Как насчет?» – скажет он несколько дней спустя, когда поведет ее в Институт искусств, и они будут держаться за руки и смотреть его любимых модернистов. «Как насчет?» – скажет она через неделю после этого, когда купит «горящие» билеты для студентов на «Богему» в «Лирик-опера», и он сделает вид, что не стесняется своего дешевого свитера среди всех этих костюмов и галстуков. «Как насчет?» – скажет она однажды летом, когда они поедут в Италию и будут любоваться каждой картиной, гобеленом и статуей, какие только можно увидеть в Венеции. И годы спустя, в один знаменательный вечер, опустившись на одно колено и открыв черную бархатную коробочку с изящным обручальным кольцом, он будет в точности следовать традициям – разве что, делая предложение, он не скажет: «Выходи за меня», он скажет: «Как насчет?»
Все начинается этим вечером в «Пустой бутылке», начинается с того, что Джек протягивает ей ладонь и говорит: «Как насчет?» – незаконченная фраза, которую Элизабет заканчивает, беря его за руку и утвердительно кивая; они уходят вместе в метель и пронизывающий холод, и впервые за эту зиму мороз кажется не давящим, а скорее забавным: они ныряют в переходы и переулки, спасаясь от ветра, растирают ладони, смеются, бегут к следующему укрытию и таким вот нелепым образом добираются до бара на Дивижн-стрит, где за разговором о том, как сильно им обоим понравилась сегодняшняя певица, в какой-то момент теряют из виду и певицу, и ее компанию, поднимают глаза и осознают, что они одни, что их бросили, и смеются, потому что им все равно, и продолжают говорить, узнавая самое важное друг о друге. Ее зовут Элизабет, она из Новой Англии. Его зовут Джек, он с Великих равнин. Он изучает фотографию в Институте искусств. Она поступила в Де Поля, занимается когнитивной психологией, а также поведенческой экономикой, эволюционной биологией и нейробиологией…
– Стоп, – говорит он. – У тебя что, сразу четыре профильные дисциплины?
– Пять, если считать театр, таланта к которому у меня нет, но мне нравится.
– Значит, ты гений.
– Вообще-то я просто усидчивая, – говорит она. – Я неглупая, и это
– Гений бы так и сказал.
– А еще мне захотелось взять в качестве дисциплины по выбору теорию музыки. И, наверное, я прослушаю пару курсов по этнографической социологии. По сути, я изучаю человеческое бытие в целом. Подхожу к нему со всех возможных сторон.
Последовавшая за этим пауза заставляет ее немедленно пожалеть о своих словах: я изучаю человеческое бытие в целом – как напыщенно и как претенциозно! Джек смотрит на нее ужасно долго, и она боится, что либо сама испортила вечер своей заносчивостью, либо вечер вот-вот испортит он, когда окажется, что он тоже, как это ни печально, из тех парней, которых пугают ее амбиции. Но потом он спрашивает: «Хочешь есть?» – и она отвечает «Да!», потому что, во-первых, на самом деле хочет есть, а во-вторых, понимает, что ужин с Джеком переведет вечер в другую плоскость – это значит, что они будут вроде как на свидании, что они выйдут за рамки случайной встречи в баре, что она вовсе ничего не испортила, что ее амбиции вовсе его не пугают, – так что они добираются до бистро на Милуоки-авеню, где она ни разу не бывала, потому что оно называется «Ушная сера», и это просто фу, но он убеждает ее поесть именно там, и они берут на двоих бургер с котлетой из черной фасоли и коктейль из соевого молока, и он говорит, что подумывает стать вегетарианцем, и это было невозможно в его родной глуши, где все едят говядину, но здесь, в Чикаго, – пожалуйста, и тогда она признается, что в Чикаго может свободно удовлетворять свою безудержную страсть к очень жирным и очень сладким десертам, а дома это категорически не поощряли родители, рьяно следившие за ее рационом: они настаивали, чтобы она ела только продукты с каким-то особым распределением жирных кислот или с заменителями жира – безвкусные легкие сыры, диетические йогурты, маргарин и батончики из хлопьев, – и в этот момент Джек уверенно улыбается, как человек, которому в голову пришла отличная идея, ведет ее в закусочную по соседству под названием «Стильный Стив» и заказывает жаренные в масле твинки [1] (тоже одну порцию на двоих), которые оказываются божественно вкусными, и они сходятся на том, что жизнь должна быть полна именно таких незамысловатых, но важных радостей (и к черту все, что говорили родители о талии, о фигуре), а потом – бешено жестикулируя липкими от крема руками и улыбаясь испачканными в сахарной пудре губами – переходят к разговору обо всех своих любимых вещах, о самых простых, но ярких удовольствиях…
1
Популярные в США продолговатые "батончики" из бисквитного теста с кремовой начинкой. – Здесь и далее примеч. перев.
– Когда тебе массируют спину, – говорит она, даже не задумываясь. – Массируют долго, со вкусом, просто так.
– Горячий душ, – говорит он. – Как кипяток. Такой, чтоб во всем доме горячая вода кончилась.
– Первый глоток воды, когда очень хочется пить.
– Первый глоток кофе по утрам.
– Запах сушильной машины.
– Запах нагревшегося асфальта в парке аттракционов.
– Входить в воду с разбегу.
– Кататься на сене [2] на закате.
2
Катание на телеге с сеном – обычай, связанный с празднованием сбора осеннего урожая.
– Сэндвичи с лобстером, теплые, с растопленным маслом.
– Равиоли с сыром из банки.
– «Вупи-пай» с зефирным кремом.
– Картофельные крокеты с майонезом.
– Момент, когда все на свадьбе встают при первых нотах марша.
– Когда так долго смотришь на картину Ротко, что она как будто вибрирует.
– Статуя Давида.
– «Американская готика».
– Начало Сороковой симфонии Моцарта.
– Rage Against the Machine.
– Соло скрипки из «Шахерезады».
– Лейтмотив «Фантастической симфонии».
– Любоваться листопадом в Уайт-Маунтинс.
– Смотреть, как проявляется полароидная фотография.
– Сиреневый отлив на внутренней стороне раковины устрицы.
– Зеленое небо перед торнадо.
– Купаться голой по утрам.
– Купаться голым в любое время.
Это взбудораженный, ни на секунду не прерывающийся разговор, который иногда ощущается так, будто ты поскользнулся на лестнице, с трудом сохраняешь равновесие, промахиваешься мимо ступенек, хватаешься за что попало, а потом каким-то волшебным образом приземляешься на ноги целый и невредимый.