Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

Шульман Нелли

Себастьян до боли сжал руки, и вдруг увидел стоящего у входа в дом человека — выше его на две головы, широкоплечего, с мечами самурая. Он отвернулся, уходя, и успел вдохнуть свежий запах хвои и трав, — человек, пригнув голову, шагнул в комнату, где была Тео с детьми.

Дэниел вскинул глаза и сказал: «Отец? Ты мой отец?»

Волк не видел никого вокруг — он смотрел в лицо сыну, и вдруг вспомнил себя, четырнадцатилетнего. «Что ж я тогда делал? Да, кошельки резал на Москве, — смешливо подумал он. «Ну, уж нет, Данило

Михайлович таким заниматься не будет, не будь я Масато-сан».

Он мягко поклонился, и спросил у жены: «Можно присесть?»

— Конечно, — испуганно сказала Тео. «Прости, надо было сразу тебе предложить…»

— Надо было, — усмехнулся Волк, и, опустившись на татами, сказал, подбирая слова: «Да, сынок. Меня зовут Оками Масато, я начальник личной охраны и разведки его светлости дайме».

— Ты самурай? — восторженно спросил подросток. «И у тебя есть доспехи, как у даймё, и ты умеешь стрелять из лука?».

— Все это и много больше, — Волк взял чашку и попросил: «Тео-сан, налей мне, пожалуйста, чаю».

Марта сидела, раскрыв рот, оглядывая его скромное, красивое кимоно серого шелка, с вышитыми журавлями, и вдруг сказала: «Давайте я».

— Спасибо, Марико-сан, — Волк посмотрел на девочку и улыбнулся: «Можно тебя так называть?».

— Конечно, папа, — она одним легким движением наклонила расписанный чайник, и Волк, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Господи, спасибо тебе».

Белла спала, подложив нежную ладошку под щеку. Себастьян остановился над футоном, и, поправив его, ласково шепнул: «Ну все, доченька моя, скоро поедем домой, в Картахену, и будем всегда вместе».

— Не тронь ее, — раздался с порога ледяной голос Тео. «И выйди отсюда. Переночуешь где-нибудь, в городе, завтра утром мой муж присылает конвой охраны, чтобы отвезти нас в замок. Мы будем жить рядом с его светлостью даймё».

Себастьян сжал зубы, и, взяв ее сильными пальцами за руку, вытолкал наружу, в коридор.

— Моя дочь, не поедет ни в какой замок, — зло проговорил Себастьян. «Моя дочь поедет со мной, на борт «Санта-Клары», и отправится домой, в Картахену, слышишь?

— Это не твоя дочь, — вишневые, полные губы победительно улыбнулись. «Это, Себастьян, дочь Куэрво».

Он пошатнулся, и, стараясь найти опору, пробормотал: «Он тебя изнасиловал, да? Бедная моя девочка…»

— О нет, — ответила Тео, рассматривая в свете свечей свои ногти. «Он меня не насиловал, Себастьян, — она усмехнулась и продолжила: «Рассказать тебе, что мы с ним делали, где, и сколько раз? Или, может быть, повторить тебе, что я кричала, лежа под ним? Я готова была пойти за ним на край света, Себастьян, и делать все, что он захочет — только бы быть рядом».

— Шлюха! — ее голова мотнулась от пощечины, и Тео, вздернув губу, оскалившись, ответила:

«Убийца».

Она обернулась и приказала: «Не приближайся к моим детям, иначе ты не доберешься живым до

своего корабля. И, — она помолчала, пряча улыбку, — я притворялась, дорогой муж.

Все эти десять лет».

Перегородка закрылась, и Себастьян, глядя ей вслед, холодно сказал: «Ну что ж, я тоже умею бить исподтишка, любимая».

Воробышек обернулась на громаду замка, что возвышалась на горе, над городом, и, вздохнув, сказала носильщику: «Мне только до монастыря, там я вас отпущу. Вы идите, я сейчас».

Она огладила простое, серое кимоно, и вспомнила, как торопясь, волнуясь, надевала праздничное, ожидая его. Женщина повертела узелок в руках, и, подставив утреннему солнцу лицо, прошептала:

— Одиннадцать лет, да. Он же тогда пришел и сказал: «Сузуми, я уезжаю, далеко, на север, служить одному даймё. Ну, то есть он еще не даймё, конечно. Больше не буду заниматься воровством.

Если хочешь, я тебя выкуплю, но там, — он улыбнулся, — не будет роскоши. Придется, может быть, спать на земле и есть один рис. И я тогда обняла его и ответила: «Куда угодно, только бы с тобой».

А потом — она посмотрела на серые, каменные стены, — тут ведь еще ничего не было, — ни замка, ни города. Жили в какой-то хибарке, я готовила на костре, стирала его одежду в озере, шпионила для него, в тюрьме сидела… — Сузуми потрогала в рукаве купчую на дом, что нашла на пороге ранним утром, и, бросив взгляд на дорогу, застыла.

Он ехал во главе конвоя и подросток рядом, на белой лошади, улыбаясь, наклонившись к Масато-сан, что-то сказал. Тот рассмеялся и потрепал мальчика по голове.

«Сын, — прошептала Сузуми-сан, и, пряча лицо, отвернувшись, спускаясь по узкой, обходной тропинке, успела увидеть, как останавливается перед воротами замка возок.

Она была высокой, — вровень ему, стройной, с темными, уложенными в причудливую прическу, пышными волосами. Масато спешился, и, подав ей руку, помог выйти. Она обернулась, и, качнув красивой головой, прошуршав подолом темно-зеленого, расшитого золотом, кимоно, коротко что-то приказала.

Девочки были сами как цветы — повыше и пониже, совсем еще ребенок, одна в кимоно цвета камышей, а вторая — в детском, ярком, с разноцветными бабочками.

Сузуми стерла слезу, что выкатилась на щеку, и взглянула на изящные очертания монастыря, на том берегу озера.

— Да, — прошептала она, — так правильно.

— Тут буду жить я! — Белла с размаху шлепнулась на татами. «Тут будут мои куклы, и еще я хочу такой свиток, как висит в общей комнате, чтобы на нем были цветы, и красиво написано.

И хочу шкаф для кимоно, только маленький»

— Ну, учиться писать ты будешь вместе с сестрой, — ласково сказала мать. «На женской половине покоев даймё, его светлость разрешил вам заниматься вместе с его дочерьми. У вас будут уроки каллиграфии, языка, конечно же, будете слагать стихи…