Вена, 1683
Шрифт:
Победа под Бизамбергом обеспечила эффективное прикрытие сосредоточения войск в намеченном месте и удержала турок от активных действий на других территориях. Войска Тёкёли оставались на Мораве и не проявляли инициативы, герцог Лотарингский остановился в Корнойбурге. Вскоре главнокомандующие пришли к выводу, что место концентрации войск следует перенести ближе к Вене, под Тульн на Дунае. Поэтому Карл Лотарингский послал туда два полка пехоты для защиты строительства мостов. К небольшому городку Клостернойбургу, расположенному на правом берегу Дуная выше Вены и с июня упорно оборонявшемуся, был послан сильный отряд драгун, который должен был удерживать этот город до подхода подкрепления.
Тем временем, положение осажденной Вены ухудшалось со дня на день. Турецкие мины проделывали огромные проломы в фортификациях, а атаки янычар, отражаемые с большим трудом, стоили многих жертв. Несмотря на то, что проломы постоянно засыпали землей со щебнем и заделывали
Энтузиазм защитников поддерживала вера в скорый подход подкреплений, усиливаемая посланниками герцога Лотарингского, которые неоднократно проникали в осажденный город, принося вести о приближении польских и имперских войск. Случалось, что и солдаты турецкой армии, происходившие из христианских народов Европы, порабощенных Портой, пробирались в город и доносили о постоянном снижении духа у осаждавших и их нуждах.
Голод давал о себе знать не только защитникам Вены. Уже в конце августа в турецкой армии возникли серьезные трудности с продовольствием. Турецкие хронисты подчеркивают, это было результатом того, что турки уничтожали и сжигали все населенные пункты в окрестностях Вены, где множество амбаров с зерном и домашние запасы жителей стали жертвой огня. Несмотря на то, что Кара-Мустафа приказал всем венграм, признающим верховенство султана, привозить в лагерь провиант и продавать его солдатам по умеренным ценам, это распоряжение мало чем помогало. Доставка корма для лошадей занимала 3—4 дня дороги. «В шатрах не было уже даже маленького зернышка провианта или ячменя, поэтому лошади хирели, а так как в кошельках у большинства людей не осталось и медяков, животные погибали. Лагерь турецких войск пропитался трупным запахом, смрад заполнил его до краев, в нем царила атмосфера гниения. Шли к тому же проливные дожди (во время марша и на более позднем этапе осады. — Л.П.), поэтому распутица, высокая влажность и нехватка провианта привели к смерти нескольких тысяч человек»{52}. Все больше становилось и раненых.
Бытовые условия тоже в значительной степени ослабляли у солдат желание воевать. Постепенно в лагере углублялось разочарование, нежелание продолжать войну. Объективности ради нужно сказать, что голод почти всегда был постоянным спутником воюющей армии в XVII веке, так как тогдашний примитивный транспорт не мог обеспечить потребности огромного числа собранных в одном месте людей. Городские запасы Австрии и Венгрии, несмотря на достаточно высокий уровень сельского хозяйства в этих районах, также были ограниченны. Можно предположить, что если бы даже турки организовали разумную систему эксплуатации захваченных территорий, то и в этом случае они не избежали бы нехватки продовольствия. Ведь прокормить нужно было свыше 200 тысяч человек (учитывая и отряды, прибывшие уже во время осады Вены). Поэтому армия Кара-Мустафы находилась не в лучшей ситуации. «Понесшие жестокий урон от болезней и потерь, войска… были как бы окружены с трех сторон. На востоке отчаянно сопротивлявшийся гарнизон связывал элиту турецкой пехоты и большую часть артиллерии, на севере Дунай оказался почти непреодолимой преградой, на западе армию ограждал гористый Венский Лес»{53}.
Когда под австрийской столицей обе изголодавшиеся и измученные длительной борьбой стороны, напрягали остатки сил и воли, чтобы склонить чашу весов победы на свою сторону, на помощь спешно
Таким образом, польская армия вела за собой обоз, состоявший из 6000—8000 повозок, а количество слуг, возниц и вспомогательных служб доходило до числа солдат. Однако запасы продовольствия были недостаточными для такой огромной армии. Для ускорения темпа продвижения и облегчения пропитания людей в пути войско вынуждено было идти двумя колоннами по разным дорогам. Левую колону составляла кавалерия польного гетмана Миколая Сенявского, прикрываемая авангардом из 10 хоругвей кавалерии и полка драгун коронного стражника Стефана Бидзиньского под общим командованием полковника Сариуша Лазниньского. Этот авангард еще в начале июля был послан в район Бельска и Живеца, чтобы прикрывать концентрацию главных сил от неприятеля.
Чуть позже вышла из Кракова правая колонна, состоявшая из остальных подразделений кавалерии, в основном гусар, пехоты, артиллерии и обозов. Командовал ею великий гетман Станислав Яблоновский. Тут же, сразу за колонной, ехал верховный главнокомандующий армией — король Ян III — в сопровождении двора и королевы.
Прикрывающая марш главных сил колонна гетмана Сенявского, следуя через Вельск, Цешин, Нови-Йичин и Границе, подошла к Липнику, расположенному в 25 километрах к востоку от Оломоуца. Здесь она должна была остановиться и ожидать дальнейших распоряжений короля. Однако, подгоняемая герцогом Лотарингским, колонна двинулась дальше на Оломоуц, Брно до Микулова, что на границе Моравии и Австрии (куда подошла 25 августа), значительно приблизившись к имперским силам. По приказу короля Миколай Сенявский задержался в Микулове для прикрытия марша главных сил Короны. Расстояние в 321 километр от Вельска до Микулова отряды польного гетмана преодолели за 12 дней, что было по тому времени немалым достижением, если принять во внимание, что перед этим они прошли в очень быстром темпе из Подолья и Покути до Кракова.
20 августа перед Пекарами король догнал главную колонну своей армии. Два дня спустя перед городом Тарновске-Гуры «польское войско выстроилось для представления Ее милости королеве, которая, попрощавшись с королем, в тот же день вернулась со двором назад»{54}. На следующий день польские войска перешли границу империи. Встречены они были на австрийской стороне чрезвычайно пышно. От имени имперских властей короля встречал граф Ганс Оберсдорф вместе с представителями всех сословий. Ян III приехал к границе в берлинской карете, запряженной шестеркой лошадей. Рядом с каретой ехали на великолепных конях придворные, среди них был и королевич Якуб. Монарха сопровождали две роты гвардейцев и большое число высокопоставленных особ.
От имени императора короля приветствовал торжественной речью канцлер государства. «Светлейший король и господин! — произнес он. — Коварные и ничтожные турки осаждают столичный город нашего государства. Страшный голод мучает жителей Вены, которые в смертельной тревоге перед турками ждут от вас избавления… Если Вена окажется в руках неприятелей наших, тогда беда нам!.. Уже никто не остановит их триумфальное шествие по нашей родной земле, дети которой (здесь он указал на толпы силезцев, приветствовавших короля. — Л.П.) вас, ваша светлость, как защитника своего приветствовать и на дорогу благословить пришли. Беда нам, ежели попадем в руки тех извечных наших палачей! И кто же избавит нас (от них), если не вы, светлейший король и господин?.. Господь Бог посылает его, чтобы христианство охранил, нас от смерти, а Европу от гибели спас»{55}.
По дороге через Силезию население повсюду приветствовало королевскую армию с необычайным энтузиазмом. Во многих городах были установлены триумфальные арки. Великолепная осанка воинов, красивый внешний вид, необычайная дисциплинированность, высокая сила духа — все это производило огромное впечатление. Не одно силезское сердечко забилось тогда сильнее при виде польских воинов. Несмотря на многовековую изоляцию от Речи Посполитой, Силезия по-прежнему сохраняла черты польского характера, о чем свидетельствует, например, тот факт, что в приграничных Тарновске-Гурах проповеди на польском языке читались три раза в неделю, тогда как по-немецки — только один раз. «Народ здесь несказанно добрый и благословенный, край чудесный и веселый», — писал Ян III королеве, тронутый необычайно сердечным приемом населения. Сопровождавший короля французский мемуарист Да-лейрак записал: «Никогда ни один монарх не встречал такого проявления почитания населением чужого государства, как польский король со стороны подданных императора»{56}.